Дед болел долго и тяжело. Как только ему становилось хоть немного лучше, он сразу оживлялся, вызывал к себе управляющего фабрикой и устраивал разгон, лез во все семейные дела, начинал критиковать договоры своего сына, моего отца, которому так и не удалось добиться успехов в торговле, подшучивал над Барбарой и ее нерешительным женихом. Хуже всего было, когда он начинал, по его собственному выражению, вправлять мозги мне. Деда я любила, да и его болезнь требовала относиться к нему со снисходительностью, поэтому я спокойно выслушивала многословные наставления о том, что в моем возрасте пора бы и подумать о замужестве. Мое мнение он прекрасно знал: после того как Гюнтер женился на моей же близкой подруге, этот вопрос я закрыла для себя раз и навсегда. Я не хочу, чтобы меня предавали, а значит, и замуж никогда и ни за кого не выйду. Но дед упорно твердил, что «не стоит ломать себе жизнь из-за одного засранца». Я ломать и не собиралась. Ведь и одной можно прекрасно прожить — ни от кого не зависишь, ни о ком не заботишься, делаешь только то, что хочешь. Угрозы лишить наследства вызывали у меня лишь скептическую усмешку: выбранная в Академии специализация по алхимии давала такой простор для возможности заработать, что просто дух захватывало. Нет, я дедовых денег не ждала, никогда на них не рассчитывала, а сейчас, на четвертом курсе, и не зависела от них. Постоянные подработки позволяли покупать не только подарки родным, но и довольно дорогие артефакты, необходимые для дела. Я уже подумывала о том, не снять ли домик, где можно было бы устроить собственную лабораторию — академической пользоваться разрешали не всегда, а соседка по комнате была недовольна, если я делала заказы на общей жилплощади. Пахло, видите ли, плохо. Учитывая то, что она часами пропадала на территории, где располагались клетки с магическими животными, ее обоняние давно должно было атрофироваться. А вот, поди ж ты…
В последнюю нашу встречу дед был задумчив и немногословен, с постели уже не вставал. Мама, всхлипывая, говорила, что утешение ему приносят лишь беседы с монахами монастыря Святой Инессы, которые снимали боль не только душевную, но и телесную. Ведь своим служителям святая давала толику божественной силы, позволяющей утешать страждущих.
— Ивонна, — еле слышно прошелестел дед, — если ты не выйдешь замуж, я твою долю завещаю монастырю.
— Твое право, деда, — пожала я плечами. — Ты же знаешь, это для меня неважно.
— Ты уверена? — изогнул он сухие потрескавшиеся губы в подобии улыбки.
— Уверена. Я могу прожить и без твоих денег.
— Разбаловали мы тебя, — вздохнул дед. — Вон инор Хайнрих был бы счастлив тебя видеть за своим сыном.
— Еще бы, с его косметическим производством, — насмешливо фыркнула я, с трудом вспоминая Хайнриха-младшего. Кажется, у него все лицо в веснушках. — Дедуль, тебе пора давно понять: не убедишь ты меня.
— Не стоит Гюнтер того, чтобы ты столько лет по нему сохла, — внезапно сказал он.
— Еще чего? — возмутилась я. — Я давно и думать про него забыла. Просто мне никто не нужен.
— А родители и Барбара? Они тоже не нужны?
— Ну ты сравнил. Я для вас на все готова! Вы — моя семья, но, кроме вас, мне никто не нужен, — твердо заявила я.