О, как же она ненавидит его!
А ему все нипочем – жонглирует ингредиентами будущего десерта! Просто взял их и подбрасывает, чтобы убить время, а они, будто дюжина мячиков, знай себе летают вокруг его тела, рисуя в воздухе бесчисленные восьмерки.
Патрик Шевалье.
Сара ненавидела его, когда тщательно выверенными движениями распределяла ореховую крошку по поверхности financier[1] точно так, как требовал шеф Леруа. И продолжала ненавидеть, когда вечером, в одиночестве своей крохотной квартирки недалеко от Монмартра, ощущала боль в каждой жилке и мышце, стоило лишь пошевелить пальцами. А сами знаете кто в это время снимал небось напряжение в руках так, как позволяли ему его фантазии…
Она ненавидела его, потому что у него-то, кажется, руки вообще не уставали. И после пятнадцати – а то и больше – часов каторжной работы в одной из самых беспощадно перфекционистских кондитерских кухонь он был расслаблен так, будто целый день нежился под солнцем на пляже и лишь изредка покидал его, чтобы поймать волну.
Она ненавидела его, потому что пять тысяч раз в день его тело слегка задевало ее, а рукой он ловил ее плечо или прикасался к спине, когда менялся с ней местами в постоянном танце – шестнадцать человек работали с умопомрачительной скоростью в помещении, слишком маленьком для такого количества людей.
Она ненавидела его, потому что каждый раз, когда его тело так легко управляло ее телом, она ощущала все его ловкие, подвижные мышцы от пальцев рук до пальцев ног и понимала, что каким бы ленивым Патрик ни казался, напряжение было хорошо знакомо его мышцам.
Она ненавидела его, потому что чаще всего он даже не замечал, что прикасается к ней. А когда замечал, его ярко-синие глаза смеялись, или он подмигивал так, будто Сара была аппетитной и восхитительной. Однако каждый раз он возвращался к своим делам, и тогда Саре казалось, что ее сердце было всего лишь бесформенной замороженной глыбой, которая попыталась броситься Патрику в объятия, но вместо этого упала ей на туфли, превратившись в липкий кисель. К счастью, черные кухонные туфли уже давно привыкли к тому, что за день на них падало много чего липкого и бесформенного.
– Sarabelle[2], – окликнул он со смехом.
Она ненавидела Патрика еще и за то, что ее обычное, серьезное американское имя в его устах становилось экзотическим и ласковым, с французским «р» и сладкозвучным «а», похожим на вздох шикарного шелка, прикоснувшегося к ее коже. И за то, что он добавляет «красавица» всякий раз, когда ему вздумается, словно это слово не может разбить чье-то сердце и заставить его поверить, будто такой мужчина, как он, и вправду считает ее прекрасной. Но потом всегда приходит понимание, что для него любая женщина – красавица. Да что уж там, он и свою собаку, должно быть, так называет, и свою четырехлетнюю племянницу, когда ерошит ей волосы.
И конечно, обе они смотрят на него, беспомощно тая…
Она ненавидела его, потому что знала – даже собаки у него нет из-за его распорядка дня. А представление Сары о том, каков на самом деле Патрик Шевалье, никак не может быть верным. Ведь он показал ей только то, что сам захотел.