Когда с кем-то из знакомых случается беда, в первые минуты замираешь, наблюдая за чужой болью, которая до отвращения заразительна. Дыхание сбивается, сердце сочувственно щемит. Мысли беспомощно роятся, пытаясь найти подсказку. Как-то ведь надо помочь. Что-то надо делать – не стоять столбом, не сидеть сиднем, не глазеть беспомощно. Потом понимаешь, что помочь не сможешь. Исправить ничего нельзя. Вместе с осознанием, что твоя помощь и твой порыв не имеют смысла, накатывает растерянность. И еще нелепое, не объяснимое ничем ощущение вины, с которым можно прожить час, неделю, месяц. Потом отпускает. Все забывается. Просто продолжаешь жить дальше. Так же, как жил до того дня, когда с кем-то рядом случилась беда.
С кем-то.
Теперь беда случилась с ней. И даже посочувствовать некому. И помочь бы никто не взялся. Да она бы и не рассказала. Как о таком расскажешь?
Маша Степанова стояла в собственной кухне в весьма странной позе: согнувшись, будто ее ударили в живот, разведя в стороны руки и широко открыв рот в беззвучном крике. Она, наверное, жутко нелепо выглядит, подумалось вдруг. Нелепо, некрасиво, жалко.
Еще час назад она, Мария Ильинична Степанова, тридцати лет от роду, успешная, эффектная, без проблем шагающая по карьерной лестнице, чувствовала себя способной найти выход из любой безнадежной ситуации. Конечно, такая ситуация могла возникнуть только в бизнесе, а где еще? И вдруг она, Маша, превратилась во что-то слабое, раздавленное. Она даже названия этому существу, которым стала, не могла найти, как ни старалась.
– Господи, – просипела Маша и глубоко задышала. И приказала себе шепотом: – Возьми немедленно себя в руки, ну! Подойди же к ней!
Сказала – сделала. На цыпочках, будто боясь разбудить девушку, которая лежала на полу в луже крови, Маша подошла. Минуту постояла, рассматривая узкую загорелую спину с задравшейся лиловой кофточкой. Потом осторожно прошлась глазами по спине до лопаток. До левой лопатки, где кофточка сильно пропиталась кровью.
Удар пришелся в сердце, странно спокойно подумалось ей. Не исключено, что эта девушка даже не страдала. Просто кто-то подошел сзади и воткнул нож. Точно нож? Или что-то другое?
Маша присела на корточки и потащила задравшуюся кофточку вверх.
Зачем она это делала? Господи, зачем? Рану посмотреть? И дальше что? Ладно, посмотрела, обнаружила, что не ошиблась. Девушку действительно ударили чем-то острым и, кажется, треугольным под левую лопатку. Метили в сердце. Получилось, незнакомка умерла. Между обеденным столом и балконной дверью Машиной кухни. Как она теперь за этим столом станет есть? Как выйдет на балкон покурить, зная, что наступает на след чьей-то смерти?
Кстати, чьей?
Сумочки не было. И вообще ничего при ней не было. Ни колец, ни сережек в ушках, маленьких, аккуратненьких.
Она осторожно ухватила девушку за худенькие плечи и перевернула. Еще минуту рассматривала незнакомое мертвое лицо, застывшее в гримасе боли и удивления.
Нет, она ее точно не знала. Не встречала никогда. Они не пересекались, не были конкурентками в бизнесе и соперницами в любви.
Она ее не знала!
Тогда какого черта эта девица решила умереть именно в ее квартире, на ее кухне? Что ей теперь с ней делать?