Начинался ХХ век – век необычайных открытий и политических катаклизмов, век исключительной науки и неразгаданных тайн. Многие научные открытия и гипотезы, появившиеся к началу ХХ века, были связаны с криминальной темой.
В 1977 году англичанин немецкого происхождения Уильям Гершель, работавший полицейским в Индии, установил неизменность папиллярного рисунка на пальцах человека. Открытие легло в основу новой науки – дактилоскопии. Уже в начале XX века дактилоскопия была введена в России, Англии, Австрии и других странах.
В 1880-е годы французский полицейский Альфонс Бертильон разработал для регистрации преступников антропологический метод с измерением тела виновного по 11 параметрам. В сущности, так мало, но и так много: теперь преступников различали хотя бы по каппилярам пальцев, которые можно внести в картотеку сыска.
Однако научные открытия порождали и псевдонаучные теории профилактики преступлений на основе антропологических черт человека. Так, итальянец Чезаре Ломброзо со второй половины XIX века писал о «прирожденном преступном типе личности» и предлагал заранее определять преступников по форме черепа и ушей. Прирожденных преступников он обозначил словами «homo delinquent» («человек преступный») и объявил, что уничтожение таких людей облегчит работу сыска на будущее.
Учение Ломброзо имело огромный резонанс и встретило как горячих поклонников, так и гневных противников. Одним из противников предвзятой доктрины был русский писатель Иван Бунин, сочинивший в 1916 году в стиле «арт-нуар» иронический рассказ о так и не пойманном серийном маньяке Адаме Соколовиче «Петлистые уши»:
«– А как же я того выродка узнать могу, если он здоровый, как той кабан? – насмешливо спросил Левченко.
– А по ушам, например, – ответил Соколович не то всерьез, не то насмешливо. – У выродков, у гениев, у бродяг и убийц уши петлистые, то есть похожие на петлю, вот на ту самую, которой и давят их.
– Ну, знаете! Убить всякий может, если разгорячится, – небрежно вставил другой матрос, Пильняк. – Я раз в Николаеве…
Соколович выждал, пока он кончит, и сказал:
– Я, Пильняк, тоже подозреваю, что эти уши присущи не одним только так называемым выродкам. Страсть к убийству и вообще ко всякой жестокости сидит, как вам известно, в каждом. А есть и такие, что испытывают совершенно непобедимую жажду убийства, – по причинам весьма разнообразным, например, в силу атавизма или тайно накопившейся ненависти к человеку…»
Эта подсмотренная русским писателем Буниным «тайно накопившаяся ненависть к человеку» превозмогла всё – она стала главной движущей силой новой эпохи. А ХХ век стал веком межнациональных катаклизмов и вызывающей ненависти к «иному», «другому» – иначе верующему и иначе мыслящему. То есть – веком публичности, статистики и мировых войн.
* * *
Уже накануне Первой мировой войны, в 1909 году, другой итальянский юрист Сципио Сигеле заметит эту публичность нового века и озаботится не отдельной преступной личностью, а целой группой агрессивных лиц, одержимых идеей. Наблюдая происходящие в начале ХХ века уличные беспорядки и предвидя дальнейшие массовые катаклизмы века, он издал в 1909 году книгу «La folla criminale» («Криминальная толпа»), посвященную тому, что всё чаще стало проявляться в городах, – экстремистской, криминальной сущности скопления людей. Тому, что видел Сигеле, и тому, чего ещё не видел и видеть не мог – пожару Первой мировой войны, а потом и Второй мировой: то был коллективный век.