Поникает трава от жалости,
А древо печалию
К земле преклонилось
Уже невеселое, братья, время настало…
Строки были смутно знакомы; Николаич даже напряг было память, чтобы понять, кто пришел на смену Гомеру. Потому что ни к «Илиаде», ни к «Одиссее» этот стихотворный отрывок отношения не имел.
– Главное, – отложил на потом узнавание Кошкин, поправляя треники и останавливаясь рядом с Николаем и Валентиной, – что эти слова как никакие другие точно отражают выражение лица соседа.
Он огляделся. Людмила с сыном сидели у накрытого до сих пор «стола» – метрах в десяти от входа в дольмен – и видеть сумрачного лица мужа и отца не могли. А Николай, между тем, от печали и растерянности перешел к ожесточенной, иступленной злости. Даже сделал было движение, чтобы схватить Кошкина за воротник. Увы – у линялой футболки соседа, одетой сегодня в качестве талисмана, никакого воротника не было. Да и сам Николай одумался, разжал кулак – тот, в котором не был зажат громадный драгоценный камень.
– Правильнее всего, – начал он объяснять сумеречное состояние собственных души и тела, – было бы кончить вас здесь обоих и закопать – поглубже. Лопата, кстати, в багажнике есть.
– Ага, – догадался Николаич, совсем не испугавшийся такого мрачного предложения, – ею ты и ковырялся в дольмене. И за что такая немилость, скажи, пожалуйста!
Николай правильно оценил его безмолвный порыв, и нахмурившиеся брови Валентины Степановны, и продолжил объяснения:
– На этот камушек, – он подвесил за цепочку бриллиант Пенелопы перед носами Кошкиных, – можно купить весь Геленджик. Еще и сдача останется. А там, где большие деньги, там большая кровь. Знаете историю знаменитого индийского алмаза? Кажется, его называют Кохинором?
Николаич, призванием и профессией которого была история, даже оскорбился: «Что значит знаю? Я тебе такие подробности могу про этот камень рассказать!».
Подробности, кстати, действительно были кровавыми. Отсвет этой крови Николай уловил в глазах соседа; тот кивнул и резюмировал:
– Так что, ребята, с этим камушком можно нажить беды… выше крыши. Но и подняться можно так, – внезапно улыбнулся он, – что никакая крыша уже не будет нужна.
Королю дорогу заступая,
Бремена ты мечешь выше туч,
Суд вершишь до самого Дуная.
Власть твоя по землям потекла…
Николаич споткнулся в душе, потеряв вместе с неведомым автором рифму.
– Какой король; при чем тут Дунай?! – воскликнул он, заставив Николая с Валентиной недоуменно вскинуть брови.
Он смущенно улыбнулся, еще немного порылся в своей памяти; опять не смог отыскать неведомый источник, и жалобно уставился на довольное теперь лицо соседа.
– А может, ну его, этот бриллиант, – почти прохныкал он, – давайте его в костер бросим; проверим, так ли он хорошо горит, как обычный уголь.
Валентина, до этого мгновения изображавшая из себя глупо кивающую куклу ростом метр восемьдесят, при слове «бриллиант» очнулась; явила миру круглые и очень заинтересованные глаза.
– Бриллиант?! – воскликнула чуть громче, чем следовало, – настоящий?!!
Теперь к ним присоединились Люда с Сашком, и Николай, негромко чертыхаясь, пошел к «столу» за доказательствами.