Читать Третий фактор. Хроники затомиса

Мерцающая сидела на ровной смотровой площадке, которой венчалась священная гора Сион, и без всякой оптической техники наблюдала за передвижениями двух маленьких фигурок там, внизу, среди плодовых деревьев и кустов небольшого оазиса, специально разбитого для того, чтобы двое перволюдей не страдали от жары и всегда были обеспечены фруктами, овощами и водой: они еще не умели добывать «хлеб свой насущный в поте лица своего». Для создания этого изобилия на песке и голом камне Мерцающей так же пришлось прибегнуть к помощи алхимии, как и к созданию этих перволюдей, шельты которых уже немалое время были обличены в плотные одеяния физических тел. Эти человеческие оболочки хоть и повторяли общие очертания шельтов эдемских существ, в целом казались гораздо грубее и неказистее, как облачко в сравнении с камнем похожих очертаний. Кстати теперь, под лучами жаркого солнца, воплощенная на земле пара огрубела еще больше, как нежная салатная майская листва в июле обретает темные а позже даже бурые тона, и от былой нежности не остается ни следа. Да и с точки зрения современных критериев ни лица, ни тела их не отличались особой красотой, мощью, или гармонией.

Все это Мерцающая легко могла разглядеть даже с расстояния в несколько километров, поскольку управляла земным зрением, словно несуществующим пока на земле оптическим прибором, причем гораздо более совершенным: по мере необходимости она легко могла превращать свои глаза то в телескоп, то в микроскоп.

Собственно, почему «Мерцающая»? Нет, ее вероятностное мерцание и неопределенность появления в пространстве Энрофа была уже преодолена особой санкцией Логоса Шаданакара, правда считала она себя лимурийцем Иего, не Иеговой, и не Аней Ромашовой, поскольку вся информация далекого будущего не была еще проявлена в этом сознании. Да и имя это ей сейчас вряд ли бы подошло, поскольку Анин шельт, как было подробно описано в предыдущей книге, пребывал в теле огромного андрогина, отчасти напоминавшего человека, отчасти – динозавра с одухотворенным и антропоморфным лицом. Сознание Ани находилось в этом теле уже пару десятков земных лет, и считало его своим изначально, правда порой не соизмеряло гигантскую силу этого огромного тела с теми тонкими движениями и действиями, которые ему приходилось осуществлять. В общем и гипотетический наблюдатель узнал бы в этом великане лимурийца Иего, но в действительности человек-динозавр был уже не совсем тем, кем прежде, хотя большая часть умений и возможностей демиурга оставалось в этом существе в потенциальном состоянии в виде энерго-информационного пакета-вставки. Эту вставку этап за этапом Аниному шельту пришлось открывать и осваивать этап за этапом, после того, как она осознала себя не только внутри нечеловеческого тела (это ей приходилось и раньше, осознавая себя Аней), но и как бы заново в нем родившись, когда тело ощущается уже неотъемлемым от души. Аня ничего не помнила из своей «прошлой-будущей» жизни, подробно изложенной в предыдущих книгах, но, как известную нам героиню, ее все время мучило чувство, что она что-то знала, но забыла, что была кем-то другим, но не помнит кем. Зато ей была хорошо известна чрезвычайно долгая биография почти бессмертного лимурийца, с которым она все же не ощущала полной идентичности, сама не понимая почему. С одной стороны она чувствовала, что как личность – все же не совсем Иего, но и о том, что ее душа принадлежит Ане Ромашовой из далекого будущего не знала ничего. Оставалось только Анино «Я», лишенное всех фактов известной нам жизни. И все же, не желая окончательно запутать читателя хитросплетениями земного и метафизического, оставим за комбинированным существом условное имя «Мерцающая», хотя те два человека, сновавшие внизу между деревьев оазиса, называли ее отцом или отче. И это несмотря на то, что она, сама не понимая почему, осознавала себя скорее существом женского пола, хотя телесно не имела половых признаков. С этим она давно свыклась, хоть в душе ее и оставалась некоторая тень недоумения, не без основания относимого ею к области непонятной амнезии, которую она считала болезнью. Да, она была демиургом-иерофантом, была способна осуществлять невообразимые с точки зрения человека вещи – а с собственными проблемами памяти ничего не могла поделать.