Солнце тяжко светило в глаза.
«Убрать, что ли, – вязко шевельнулась мысль. – Лень».
И мужчина нехотя отодвинул голову, тяжелую, как валун, в спасительную тень.
Мощная волосатая рука протянулась, цепко ухватила прозрачный кувшин, и в высокий бокал, позвякивая в густом соке, посыпались кубики льда. Напиток сладким, мятно-пряным потоком мазнул по нёбу. Скользнул дальше.
«Хорошо».
По широким плитам груди вязко ползли сквозь густую черную поросль капли воды, накапливаясь в лохматом полотенце, наброшенном на чресла, собирались лужицами, просочившись меж жестких кудряшек на мощных мускулистых ногах тяжелоатлета.
«Бассейн – суррогат. На море хочу. А вот и поеду. Сегодня же. С делами решу. И поеду, – уже живее ворохнулось. – А то дурь какая. Пять километров в бассейне. А до моря... живого моря – час лета».
– Господин!
У входа на огромную белую веранду, нависшую над бездонной пропастью, склонился в поклоне мажордом.
«И не жарко ему?» – привычно удивился, глянув на фигуру борца, туго облитую темным френчем, ворот которого впился в начавшую жиреть шею. В галифе, в сапогах. Какой пень придумал? Да сам же и придумал. Не должно подчиненному быть удобно в присутствии господина.
– Говори, – разрешил.
– Магас просит принять его. – На безукоризненно набриолиненной голове мажордома сыграл солнечный зайчик.
– Хочешь посмотреть мне в глаза? – лениво.
– Не смею, господин, – не нарушая поклона.
– Не глуп. Зови.
Беззвучно пятясь, тот исчез.
Под вал палящего солнца шагнул другой. Такой же высокий. Но тощий. Нет. Перевитый жилами. Алое трико подчеркивает ломкую красоту умелого тела. Склонился в поклоне.
– Садись. Ах, да. Позволяю приблизиться.
Гибко выпрямился. Подошел, сел, не поднимая глаз. Верхнюю губу обрамили жемчужинки пота.
Тяжелыми ноздрями голый втянул аромат страха. «Боится? Или жарко?». Ноздри еще раз дрогнули. Довольно. Боится.
– Позволю себе доложить. У нашей группы все готово. Подготовительные мероприятия проведены в полном объеме. Можем начинать.
– Детали.
– Арфаны получили Камни и начали переброску. Берсы надавили на улаганов. Те приняли серебро.
– Сколько?
– Шестнадцать возов.
– Дай вдвое.
– Да, господин. Позволь продолжить.
Тяжелая голова качнулась. Слегка.
– Их идет двенадцать клунгов.
– Мало.
– Изменим, господин.
– Не менее двадцати.
– Тогда они откроют крепости берсам. Могут не согласиться.
Голый повернул голову. Тяжелым взглядом вмял в кресло.
– Пускай успеют. Не вымрут, если что. В клунгах достаточно девок. Злее будут.
– Еще идут хорвары. Они идут дешевле.
– Сгодятся. Сколько?
– Пятьдесят сотен.
– А как там этот, – щелкнул пальцами, – премьер-резидент?
– Проведена операция по выводу из Столицы. Реализуется стадия нейтрализации и замены.
– Я доволен. Отведай с моего стола.
– Не смею, господин.
– Боишься?
Алый быстро кивнул.
Голый привстал в кресле. Тяжеленная лапа мелькнула над кувшином.
– Теперь пей.
Он любил такие невинные шутки. Не для низших его питье. И горе тому, кто забудет. И смерть. Долгая и страшная. Непростое питье.
Жилистый наполнил бокал. Со страхом поднял к губам. Отпил. Подержал во рту, прислушиваясь к ощущениям. Быстро дернулся кадык. Незаметно облегченно вздохнул. Думал, что незаметно.
– Пей. Пей.
Голый встал. Упало полотенце. Гибко, незаметно поднял. Укрыл чресла. Так, стоя, он был еще огромнее. Фигура атлета.