1. Сомали, Бербера, 26 октября 1974 года.
Дружба, дружба!
Легкий бриз лениво шевелит лозунги на сомалийском, арабском и русском. На серой стене пакгауза колышутся портреты Леонида Брежнева и Сиада Барре[1]. Вдалеке, за проволочным забором порта, видны стада одногорбых верблюдов.
Портовый кран медленно вытягивает из недр советского транспортного судна зачехлённые грузовики, один за другим, и ставит их на площадку возле временного узла связи. С судна слышится «Кумпарсита». Вдалеке, на рейде, темнеет силуэт подводной лодки.
Лейтенант Петр Скворцов, придерживая рукой фуражку, смотрит с причала, как чёрные днища и ребристые шины тяжёлых грузовиков проплывают высоко над головой. На щеку лейтенанта падает капля жидкости.
«Черт, с машин, что ли, масло летит? – лейтенант вытирает лицо ладонью, – кажись, вода. Радиатор дырявый? Да быть того не может…»
Дверь Р-140[2] открывается, из кунга[3] выглядывает солдат. С полминуты он ничего не видит после полумрака аппаратной кабины, прикрывает рукой глаза, трясет головой. Заметив лейтенанта, солдат что-то кричит, и Скворцов, поправив фуражку, быстрым шагом направляется к радиостанции. Его полевая форма на спине темна от пота.
В стороне несколько десятков худых чернокожих мужчин, одетых лишь в набедренные повязки и куски ткани, наброшенные на плечи, молча наблюдают за разгрузкой.
Работа продолжается до вечера. Вслед за машинами сгружают контейнеры, платформы с тюками и сетки с мешками. Уже при свете прожекторов к сомалийцам подходит переводчик. Говорит одно слово – завтра. Они заворачиваются в свои тряпки и садятся там же, где стояли, прямо на песок. Зажигают маленький костер и ставят на него невесть откуда взявшийся закопченый чайник.
Глядя на костер в черной сомалийской ночи, лейтенант Скворцов вспомнил пионерский лагерь под рязанской деревушкой Сумбулово, где мальчишкой провел не один летний месяц… «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры – дети рабочих[4]…»
«Да… рабочими здесь и не пахнет. Бичи[5] какие-то одни… Как здесь люди живут? Ничего же нет, одна пустыня, – думал лейтенант. А в Москве негры поупитанней были, не то что эти ходячие скелеты… ай, зараза! – зато комары здесь толще наших ровно в десять раз… однако пора спать…»
Затемно пять зачехленных грузовиков и радиостанция выстроились в колонну. Майор начал с головной машины. Легко запрыгнул на бампер, открыл капот, вывернул пробку радиатора. Заглянул внутрь. Приказал долить воды. Проверил запас бензина и давление в шинах. Попробовал на вес каждую канистру с водой – полна ли? Все это он проделывал, не выпуская из рук меленького саквояжа. Солдаты-водители стояли у машин, молча наблюдая за майором. Из-под кузова четвёртого «Урала» капала вода, образуя на сухой глине тёмное пятно. «Сейчас ребятам достанется» – подумал лейтенант.
Майор подошел, проверил радиатор, канистры, заглянул под кузов.
«Ну, держись…»
Но майор, не сказав ни слова, пошел дальше.
«Значит, так и надо. Теперь наша очередь».
«Сто сороковая» лейтенанта Скворцова замыкала колонну. Майор подошел к машине. Скворцов вскинул руку:
– Товарищ майор, радиостанция к маршу готова!
– Застебнитесь, лейтенант!
– Есть!
Скворцов пробежал рукой по пуговицам – застегнуты все.