Я не познал, испытав,
конца не увидел, закончив, —
Сделав, не сделал, свершив,
я завершить не сумел.
Ф е о г н и д.1 «Элегии».
* * *
– Как ты, Мириам?
Молчание.
Всю дорогу молчала и сейчас молчит. Только вздыхает иногда, как лошадь под непосильным грузом, устало и обреченно. Ничего, здесь отдохнет. Хозяин – сын не своей матери! – мог бы дать место для ночлега и получше, чем этот овечий загон. Хотя и ему надо радоваться, вот – караван расположился прямо во дворе, люди ночуют у костра. Одно слово квириниево подняло с мест и бросило в разные стороны весь народ Израилев. Темны мысли римлян; язычникам никогда не понять народа-избранника. А народу-избраннику можно ли понять язычников? Вот только – когда же, о Господи?
– Как ты, Мириам?
Молчание.
Гордая. Только вздыхает.
Подбросить бы веток в очаг. Что за погода!
Взметнувшееся пламя выхватывает из темноты овечьи морды и контур смуглого женского лица.
Плачет?
Молчание.
Погода как погода. Что ты хочешь – зима.
Дробный перестук копытец, испуганное блеяние заглушает очередной вздох. Со двора доносится истошный крик верблюдов из каравана с достойным ответом осла.
Что ж ей не плакать? Женщина.
Иошаат устраивается поудобнее и протягивает озябшие руки к огню.
Ничего…
– Как ты, Мириам?
* * *
Истошный крик верблюдов. Мычание, блеяние и ржание. Шум и гомон многоликой разноязыкой толпы.
Рынок.
Иошаат медленно идет по торговым рядам, коренастый, плотно сбитый, с округлым обветренным лицом, заросшим короткой черной бородой, сдержанный в речах и поступках, и только руки выдают его волнение, потому что он то и дело сжимает и разжимает заскорузлые ладони, привычные к дереву и камню. Ему пятьдесят лет. Много это, мало? Посторонним он кажется стариком, но если верить мудрым людям, которые говорят, что возраст мужчины определяется по его бороде, то она у него иссиня-черная. Он озабочен и серьезен, ибо привело его сюда важное дело, отец праведности, а не праздное любопытство, мать греха.
Остерегайся
Пронзительные крики
менял с их фальшивыми монетами:
что тебе чужой талант, имея свою лепту.
Остерегайся
торговцев. Заунывная
флейта, монотонный ритмичный шошанним
и дробный кимвал в руках
пронырливых мальчишек, подосланных
нечестными людьми: их счастье построено на
несчастье других.
Остерегайся
босоногих танцовщиц
на помосте. Танцуют невольницы, выставленные
на продажу: подходи, любуйся, выбирай.
Мозолистые пятки мелькают на уровне людских
голов. Провисший полотняный навес не спасает
от солнца. Терпко пахнут
торговцев, навязывающих свой товар:
хороший товар
разгоряченные женские
тела.
сам себя хвалит.
Иошаат подходит ближе к помосту, туда, где стоит хозяин, чужак из египтян, одного с ним возраста, смуглый, безбородый, в белом синдоне с виссоновым поясом. Взгляд его, неспешный и степенный по восточному обычаю, останавливается на Иошаате и выделяет его из остальных. Звучит гортанная команда, и музыка убыстряется, а в такт ей – и движения невольниц. Еще одна команда обнажает их тела. Зевак у помоста становится заметно больше.