Как известно, Абрам Петрович Ганнибал, прадед Пушкина, в 1741 году из своего имения Карьякюла2 переехал в Ревель3, где долгие годы проработал на должности обер-коменданта.
Родным языком ревельцев и карьякюльцев был эстонский.
Да и сами они были эстонцами.
Но притворялись то немцами, то русскими.
А между собой беседовали по-французски.
А. П. Ганнибалу это не нравилось.
Заслышав где-нибудь иностранную речь, он моментально чернел от гнева.
Ну а поскольку слышать ее обер-коменданту приходилось повсюду, то современники не черным его и не видели.
Так родилось досадное историческое заблуждение о том, что А. П. Ганнибал будто бы вовсе и не эстонец, а… арап!
На этом основании правнука Ганнибала, Александра Сергеевича Пушкина, эфиопы зачислили в ранг своих национальных поэтов, а у эстонцев, напротив, его стихи даже в антологию эстонской поэзии не включены.
Вот такая вышла петрушка!
Теперь, когда выяснилась истинная причина, побудившая историков усомниться в эстонском происхождении А. П. Ганнибала, у эфиопов нет никаких оснований примазываться к славе Пушкина, а эстонцам следует подумать об установке на площади Свободы памятника почерневшему от гнева Ганнибалу или его прославленному правнуку.
Няня великого поэта, Арина Родионовна, жила далеко от Ревеля и Карьякюла, поэтому по-эстонски не говорила. Даже по национальности не была эстонкой.
Это не мешало ей слыть хорошим человеком, но приносило много горя.
Чтобы изучить эстонский язык, она стала прибегать к гипнозу.
Для погружения в гипнотический сон няня использовала специальное устройство – веретено.
Но из-за отсутствия магнитофона дело шло плохо.
В итоге, продремав полжизни «под жужжаньем своего веретена», няня так и не выучила ни одного эстонского слова.
Чтобы утешить няню, Пушкин частенько предлагал ей: «Выпьем с горя!»
Кружку при этом он прятал у себя за спиной и подначивал: «Где же кружка?»4
Арина Родионовна принималась искать, переворачивала полдома. Наконец серчала, что опять-де кто-то из экскурсантов умыкнул экспонат с посудной полки.
И тут Пушкин – бах кружку на стол: «Наливай!»
Ох и весело же им потом было!
Именно для няни, чтобы она порадовалась успехам воспитанника, Пушкин с раннего детства приучился переводить свои стихи и прозу с эстонского на русский язык.
И, судя по «Евгению Онегину», достиг в этом нелегком деле фантастического совершенства.
У Александра Сергеевича Пушкина было много друзей.
Некоторые из них не были эстонцами.
Впрочем, последнее требует уточнения.
В приводимых ниже очерках я почти не затрагиваю национальной темы, полагая, что любопытство интересующихся ею читателей хотя бы отчасти удовлетворят примечания, даваемые мной в конце каждого очерка.
Прадед Ивана Ивановича Пущина, Иван Пущин, имел привычку углубляться в одиночку в пущи и пропадать там по несколько дней кряду.
Няньки, бабки, тетки, дядьки разбредались в поисках Ивана на много верст окрест.
И тотчас же терялись сами.
На их поиски приходилось созывать родственников из соседних деревень.