Читать Стекло

«Мое поколение молчит по углам

Мое поколение не смеет петь…»

К. Кинчев

День начинался, как обычно, хмуро. Дин шлепал по лужам, беспрестанно чиркая спичками о замусоленный коробок. Спички подходили к концу, а сигарета так и продолжала торчать в зубах. Он остановился и огляделся по сторонам. Стояла поздняя осень, озверевший, казалось, от тоски ветер срывал последние листья с деревьев и завывал в подворотнях, дождь шел не переставая, а тяжелые тучи царапали брюхом крыши многоэтажек.

– Время горячего глинтвейна и теплых компаний… – послышался сзади знакомый голос. Дин обернулся, прямо перед его носом взметнулось пламя зажигалки.

– Пицца, придурок! Убери свой огнемет! – отшатнувшись, заорал он, – прикурить давать – это тебе не котлеты жарить!

Тот отряхнулся по-собачьи и спрятал зажигалку. Он явно был доволен своей выходкой, но теперь он радовался чему-то другому. Поглядывал на него, ухмылялся и все время подмигивал.

Дин не выдержал.

– Пицца, у тебя нервный тик, что ли, че ты все глазами хлопаешь?

– Дятел ты, – обиделся Пицца, – я косуху себе купил новую!

Он действительно был одет в болтавшуюся на нем косуху, явно для него великоватую. Все прекрасно знали Пиццыну тягу к большим вещам. Его вид порой вызывал улыбки у всей, уже переставшей чему-либо удивляться, компании. Футболки его свисали чуть ли не ниже колен, ботинки были просто огромны, а заправленные в них штаны вечно развевались по ветру, как паруса, делая его похожим на надувную куклу. Иногда кто-нибудь подтрунивал над Пиццей по этому поводу, тогда он сопел, оправдывался, но ничего с собой поделать не мог. То ли с глазомером, то ли с терпением у Пиццы было что-то не в порядке.

– Вижу, вижу, – сказал Дин сквозь смех, – правда, она у тебя больше на плащ похожа, а еще ее можно на грузовик надеть, и все будут думать, что это слон из зоопарка убежал, опять размера, что ли, не было?

– Так вот именно, – начал объяснять Пицца, стараясь не замечать насмешек товарища, – говорят, одна осталась, а привезут только в следующем месяце. Я же столько ждать не могу, правильно? У меня бы и деньги уже кончились… А потом подумал – так даже лучше, вдруг на улице спать, или, скажем, в подъезде. Завернулся – и не холодно!

– Ты бы ее лучше тогда сразу в палатку перешил!

– Да ну тебя на фиг! – буркнул Пицца. Он отвернулся, порылся в своих неисчислимых карманах, закурил и тут же закашлялся.

Этим летом Пиццу сильно избили, когда тот возвращался вечером домой. Он получил сотрясение мозга, перелом двух ребер, да и вообще был похож на отбивную. Но больше всего его расстроило то, что эти, как он сам выражался, «чайники» обрезали его любимую футболку где-то по пояс и сбрили ему ирокез. Впоследствии выяснилось, что «чайники» – это местная дворовая шпана, другими словами, обычные гопники, которые, наутро протрезвев, вспомнили, что Пицца прекрасно знает, где они все живут, и даже стали догадываться, чем это все может для них обернуться. Два дня подряд они ходили к нему в больницу, извинялись и умоляли не писать на них заявление. Но Пицца и не собирался это делать, справедливо рассуждая: «Чем глупее, тем вернее». И действительно, гопники в его районе их больше не трогали, а с Пиццей вообще здоровались за руку. Через две недели сияющий Пицца вышел на волю, напился и тут же попал под машину, обошлось это ему переломом ноги, а через два дня у него обнаружили рак. Но Пицце все было нипочем. Курить он продолжал как паровоз, а на все жалостливые взгляды пожимал плечами, улыбался и говорил, что, мол, больше вас всех проживу, вместе взятых. Пицца был законченным оптимистом; ни горевать, ни злиться, ни обижаться он просто не умел.