…В комнате двое. Один – крупный, краснолицый, громогласный – в кресле, другой – молчаливый и какой-то сонный – на диване. На журнальном столике между ними бутылка виски, стаканы и нехитрая закуска: темно-красный балык, блюдце с маслинами и кружками лимона, бутылка минеральной воды.
– Поехали! – командует краснолицый, поднимая стакан. – За удачу и успех!
Он выпивает одним глотком, крякает, закусывает лимоном. Бросает в рот кусок мяса.
Второй лишь пригубливает; греет стакан в руках.
– Ну? – Краснолицый перестает жевать. – Ты чего?
– Не могу, у меня вечером работа, – скучно объясняет гость.
– Ну так, для куражу! И работа пойдет!
– Голова нужна свежая.
– Чудак-человек! – ржет краснолицый. – А у меня всегда свежая, сколько не прими! – Он снова тянется за бутылкой, разливает. – За свободу! Теперь дело пойдет, у меня чуйка. Я пока на нарах парился, всю свою жизнь передумал. Мужик все должен попробовать, все путем. Вздрогнули! – Он опрокидывает стакан, морщится, хватает руками мясо, рвет зубами.
Гость пригубливает, берет веточку кинзы…
– За дружбу и сотрудничество! – следует новый тост. – Ох, и дадим мы с тобой копоти, Кирюха! Держись за меня, пробьемся! Жалко только, моя задумка тогда сорвалась. Невезуха. Ну, ничего, переиграем. Жалко бабу, конечно, понимающая была, мы с ней вроде как дружбу завели. Она сразу повелась, пожалела… им любую лапшу можно навесить. Не судьба. Ты, братишка, ни хрена в этой жизни не понимаешь, тебя еще учить и учить. А красивый был финт, скажи?
Он смотрит вопросительно, ожидая похвалы, и гость кивает. Лицо у него скучающее и презрительное. Он наблюдает за расходившимся товарищем, греет в руках стакан и лишь пригубливает. Молчит, слушает. Краснолицый много говорит, делится планами, хвастает, сыплет дурацкими тостами: за сотрудничество, за прекрасных отсутствующих дам и зачетных телок – а как же? За светлое будущее. Он все обдумал, взвесил, планы у него наполеоновские. Знай наших! Везуха! Фарт! Считай, набитый лох попал на бабки! Попадосик на бабулесики! Он радостно ржет. Глаза блестят, тосты становятся какими-то уж вовсе запредельными: за телефон без кнопочек, за тех, кто в море, за здесь и сейчас – на том свете не дадут. Он опрокидывает стакан размашистым движением. Закусывает. Запихивает в рот куски мяса, жует, с усилием глотает. Снова наливает. Опрокидывает. Жует.
Гость наблюдает, на лице его выражение гадливости и скуки.
Стакан вдруг падает у краснолицего из рук, он откидывается на спинку кресла, бормочет: «Чего-то мне… это…» – закрывает глаза; прижимает руку к груди, хрипит, хватает воздух широко раскрытым ртом, на глазах бледнеет и словно усыхает…
Гость сидит неподвижно. Смотрит. Краснолицый сползает с кресла, ноги скребут пол, он пытается встать; запрокидывает голову; пальцы рвут горло. Отвратительный шаркающий звук подошв и хрип постепенно стихают. Полусползшее с кресла тело застывает в неудобной ломаной позе; рот открыт; глаза бессмысленно уставились в потолок. Финита.