Читать В объятиях дождя

Моей маме,

даже сейчас – коленопреклоненной.

Charles Martin

Wrapped in Rain

Copyright © 2005 by Charles Martin

Перевод с английского М. Тугушевой

Художественное оформление С. Власова

Проснувшись от несносного нервного зуда, я подтягиваю коленки почти к груди. Сердце стучит, как барабан, возвещающий о начале войны. В комнате темно, хотя на небе светит луна. Я знаю, что Рекс ни за что не позволит мне улизнуть из дома. Я чуть-чуть высовываю голову из-под одеяла. Волосы слиплись от пота. Я смотрю в окно с койки, подвешенной едва ли не под потолком. Пар от дыхания оседает на стекле, и лунный свет расплывается в туманном ореоле. У ограды, вдалеке, стоят три копны сена, покрытые белым целлофаном; между ними, в попонах, мирно пасутся несколько лошадей, а рядом с ними и два оленя. Голубая луна освещает лишь порог черного хода в дом и амбар. Кажется, что пастбище колышется в волнах тумана. О, если можно было бы оседлать эти волны и унестись далеко-далеко, над золотистыми полями, даже не оглянувшись назад…

Я всегда спал, укутавшись в одеяло с головой, поэтому напоминал кокон – так я не видел Рекса. Но иногда мой зад получал сполна. В прошлом году, когда у меня появился младший брат, я решил, что теперь меня станут пороть в два раза меньше, поскольку половина побоев должна была прийтись на его долю, но ошибся: теперь меня пороли сразу за двоих.

Я утер нос рукавом байковой пижамы и соскользнул с верхней койки, залитой теперь лунным сиянием, – настоящий Питер Пэн[1] – таким я казался маленьким в своей мешковатой пижаме. Это одеяние мне купила мисс Элла, и кожаные вставки на нем забавно поскрипывали, пока я на цыпочках крался к стулу, на котором висел мой ремень с двойной кобурой. Затаив дыхание, я затянул ремень и проверил на ощупь свой шестизарядный кольт, потом напялил на уши ковбойскую шляпу и прокрался к двери. В углу, на расстоянии вытянутой руки, примостилась моя бейсбольная бита. Недавно она была вся в сучках и зазубринах, но Мозес выстругал рукоятку, и теперь она гладкая и вполне удобная. Я пристроил ее на плече: надо ведь пройти мимо комнаты Рекса, имея при себе орудие защиты, ведь никогда не знаешь, дома он или нет, а рисковать не стоило. Если он дома и откроет дверь, тогда я ударю его по ноге и выстрелю сразу из двух стволов, а потом помчусь как бешеный с чердака, пока он будет бесноваться и проклинать все на свете, нарушая третью заповедь: «Не богохульствуй».

Последние несколько недель я мучительно раздумывал над некоторыми вещами, хотя это было бессмысленно. Почему у меня нет мамы? Почему отца почти никогда не бывает дома, а когда он появляется, то всегда ругается и пьет, и почему у меня все время болит живот?

В комнате Рекса темно. Оттуда не доносится ни звука, но меня не проведешь! Ведь перед тем, как грянет гром, небо обязательно затягивают черные тучи, а вокруг стоит тишина. Опустившись на четвереньки, я ползу на животе, словно солдат во время вражеского обстрела, – сначала один локоть вперед, потом другой, – мимо зловещей двери в комнату Рекса, не останавливаясь ни на секунду, чтобы туда заглянуть. Вот так, неслышно, я ползу в своем байковом балахоне по навощенному полу. В последнее время Рекс часами сидит в темноте и пялится в свои очки с толстыми линзами… Раньше я сомневался, но сейчас твердо знаю, что темнота в комнате не означает его отсутствия, поэтому продолжаю ползти. При одной только мысли, что там, в темноте, в своем кресле сидит Рекс и видит меня… и вот сейчас он поднимется и подойдет к двери, меня охватывает парализующий ужас. Дыхание учащается, и на лбу крупными каплями выступает пот. Однако я ничего не слышу, кроме оглушительного стука собственного сердца, ни храпа, ни ругани…