Синее на белом или белое на синем? Морозное, словно хрустящее, полярное небо, украшенное редкими мазками перистых облаков, и уходящие в бесконечность искристые снежные равнины. Вековое безмолвие, ужасающее своей скрытой мощью. Кажущийся радостным блеск солнца, обманчивый, как и все вокруг. Сейчас снег сияет миллиардами цветных вспышек, но не пройдет и двух недель, как все здесь затянет черной пеленой зловещей ночи длиной в полгода.
«Матерь Север, – подумал Кристиан. – Как ты красива, когда улыбаешься, и как ты ужасна, когда хмуришься…»
– Ты за топливом следишь? – прервал его медитацию низкий строгий голос. – Или опять впал в думы?
Серебристый вертолет размеренным стрекотом рубил умиротворенную тишину замерзшего неба. Два викинга везли оборудование и продовольствие для большой полярной экспедиции, и только от них сейчас зависели десятки жизней и судеб, хотя они и сами были под властью холодных северных ветров и обманчивого солнца. Сотни километров впереди, сотни позади, и половину груза составляет топливо. Бьорн, командир экипажа, уже пять лет летает этими маршрутами. И всегда одно и то же: холод, мрак и чувство постоянной опасности. Его напарник, Кристиан, всего год в компании. Еще не утратил восторженности новичка: всё его радует, всё во славу Одина. Даже пробиваясь через заиндевевший шквал не теряет оптимизма и какого-то детского восторга. Дурак.
– Слежу, – кивнул Кристиан. – Минут на тридцать.
– Садиться надо, – буркнул Бьорн. – Только где? Ума не приложу.
– А вон что-то виднеется, вроде бы даже как строение какое-то?
– Где? А… Чёрт. Хелльсхольм… Подходящее место, что и говорить.
– Да ладно тебе, зато площадка хорошая. Только кому в голову пришло строить здесь замок – в такой-то глуши?
– Когда-то это не была глушь… Кьелльсхольм, так раньше называли это поместье, славился богатством и гостеприимством. Знатный род жил здесь, честный. Только Матерь немилостива была к ним: холод наступал, снега затягивали окрестности. Люди уходили на юг, пустели леса, некому стало охотиться в здешних угодьях, да и не на кого. Умирали дети, пустели дома. И настал день, когда последний из Кьеллей покинул этот славный замок. С тех пор, говорят, поместье это заселили призраки. Словно сам Локи занял этот дом. Страшное это место, Кристиан, нехорошее.
– Почему же нехорошее, раз такие славные викинги жили здесь столетия? Сядем, заправимся, переночуем в замке. А наутро с новыми силами вылетим. Двенадцать часов – это уже перебор. Я едва за приборами следить могу.
– А как утром запускаться будем? Минус сорок, дружище!
– А как всегда запускались? И в минус пятьдесят бывало, а?
– Ну, да, если вспомнить… Ладно. Твоя правда, уже глаза сами закрываются. Сажай.
Устало замолчали лопасти, осел колючий снег, поднятый в воздух могучим вихрем. Забулькало топливо, переливаясь из огромных канистр в баки вертолета. Кристиан смотрел на величественный замок, в молчаливой тоске возвышавшийся над незыблемыми снегами. Какая мощь, какое спокойствие! И что это Бьорн говорит про какие-то страхи? Мечта, а не поместье. Пройтись бы на лыжах поутру, скатиться бы со склона! Посмотреть на снежинки, тихо падающие в Рождественскую ночь… Дивный замок!