Он подоспел к двери как раз вовремя – по лестнице топали ботинки охраны. Экран дверного глазка высветил ожидаемую картину: высокий человек в сопровождении двух вооруженных карабинами солдат-миротворцев. Шаги удалились вверх, хлопнула дверь и вот снова топот – один сопровождающий направился вниз, второй поднимается пролетом выше. Проклиная похотливого козла, бедняга будет скучать на ступенях перед тесной площадкой, откуда видна входная дверь, и присоединится к оберсту, когда тот попрощается с девушкой и начнет спускаться. В это время Хенрик неслышно выйдет и продырявит башку довольному собой самцу.
Стоя в ожидании решающего момента, он с усмешкой думал о превратностях жизни: проститутку, визит к которой станет для оберста последним в жизни, зовут Клеменсия – милосердие. Вспомнит ли он о ней в тот миг, когда его голова разлетится на несколько кусков? Вспомнит ли о милосердии вообще? Ха! Вспоминал ли кто-нибудь в огромном Ольденбурге – обществе равных возможностей – о милосердии, когда яростно визжащего и отбивающегося Хенрика волокли вниз по лестнице, навсегда увозя из опустевшего дома?..
Он услышал, как открылась дверь. Должно быть, сейчас Клеменсия целует клиента в прихожей. Хлопок – двери закрылись. Четкий щелчок замка.
Шаг. Второй. Пора.
Хенрик осторожно толкнул створку. Самая большая трудность в таких операциях – способ исполнения. Нельзя использовать богатейший арсенал бесшумных средств убийства, которыми он научился владеть в совершенстве. Чаще всего приходится имитировать несчастный случай или подделываться под грубую работу какой-нибудь из местных боевых групп. Вот как сейчас. В этом задании это решающее условие.
Он надел большие зеркальные очки в пол-лица. Бесшумно пересек площадку. Над головой раздавались ленивые шаги солдата. Хенрик вскинул руку. Растерянный взгляд жертвы – человека средних лет с уставной офицерской прической. Хенрик спустил курок допотопного револьвера. Грохот выстрела ударил по ушам, разрывная пуля отбросила оберста на ступени. Тело перевернулось и поползло вниз, девушка завизжала, и злость вывела Хенрика из равновесия: скотина, какого черта ты потащил вниз свою шлюху?! Ты же всегда целовал ее в прихожей и спускался один! Он опустил ствол и выстрелил еще раз, целясь в коротко стриженный затылок.
Девушка оказалась шустрой. Очень шустрой. Чему тут удивляться – она достигла вершин профессии, пробившись через немыслимые трудности с самых низов, с дешевых уличных панелей. Продолжая кричать, она бросилась бежать. Хенрик ничего не имел против нее, и он вовсе не садист, не маньяк, не любитель смотреть, как кровь хлещет во все стороны. Ему даже пришлось по вкусу ее лицо с выразительными бровями под выпуклым лбом. Это просто стечение обстоятельств – она видела его, могла его опознать, очки вряд ли надежно скрыли пиратский шрам. Хенрик всегда, с первых шагов был вынужден не оставлять улик и свидетелей. Это непременное правило в его работе, одно из немногих, которое он исполнял неукоснительно. Он выстрелил ей в спину и отбросил револьвер. Когда солдат с карабином наперевес выбежал на площадку, Хенрик уже мчался, захлопывая за собой двери, к спасительной ванной; на стене прихожей за его спиной белел лоскут бумаги с грубо намалеванными буквами: «Казнен народным фронтом „Тигры освобождения Симанго“. Смерть оккупантам!»