Читать Пепел родного очага

© Александр Никонов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Сегодня Хункарпаша проснулся в прекрасном настроении. В распахнутое окно врывался теплый, свежий сентябрьский ветерок, занося в дом запахи крестьянского подворья, дым от вчерашних костров, когда полселения сжигало на огородах картофельную ботву и сухую траву, и звуки раннего утра: перекличку женщин, встречающихся на улицах; мычание коров и блеяние овец, недовольных тем, что их выгоняют на выпасы из теплых хлевов и овчарен; урчание заведенного двигателя машины; стрекот тракторного пускача; грохот конной тележки по вымощенной камнями центральной улице.

У самой оконной створки покачивалась ветка черешни, которую Хункарпаша отрезал каждую весну, чтобы она не скребла по стеклу. Но каждый год к осени она снова вытягивала свою зеленую лапу, словно забавляясь со стариком: отрезай-не отрезай, а следующей весной я опять буду расти! И старый Хункарпаша каждый год радовался этой упрямой жизнестойкости. На самом деле хозяин дома не держал на ветку никакой обиды, просто иногда она будила его посреди ночи тихим поцарапыванием или загораживала вид на улицу, куда старик любил смотреть по утрам, укрывшись тёплым одеялом, опершись руками на подушку и наблюдать, как соседи выгоняют свою живность в стада, как дерутся портфелями мальчишки, провожая в школу востроглазую красавицу – соседку, как над горами восходит солнце, обливающее родное селение теплом и светом. Это было единственное окно в пристрое, сложенном его сыновьями лет десять назад, которое выходило прямо на улицу, и через которое он каждое утро вновь соприкасался с жизнью, говоря самому себе: «Вот и подарил мне Аллах еще один день жизни. Надо бы возблагодарить его». Но не в его привычке было вставать на молельный коврик, который так и пылился под кроватью, и делать утренний намаз. Он просто произносил про себя: «Благодарю, Господи!» Разве этого недостаточно, чтобы Аллах услышал тебя!

И еще Хункарпаша каждое утро с нетерпением ждал, когда же подаст свой хриплый голос Хан, как он звал своего старого петуха. Было этому петуху лет десять. Он и взаправду был похож на восточного хана: в молодости у него был пышный нарядный, прямо-таки павлиний, хвост, который разноцветной радугой свисал прямо до самой земли, оперение петуха, желто – синее, походило на халат, вышитый причудливыми узорами; да и характер петуха – независимый, заносчивый, спесивый – тоже предполагал высокую родословную. Жена давно просила мужа прирезать дармоеда, который уже давно не осеменял кур и даже утром иногда ленился подать голос. С насеста он слезал лишь для того, чтобы поклевать кукурузных зерен, попить горной водицы и задать трепку молодому петуху, который почему-то побаивался куриного патриарха и не вступал с ним в серьезную борьбу, хотя был не менее сильным. «Может быть, и среди кур есть уважение к старшим!» – смеялся Хункарпаша. У него была примета: если Хан прокричит только два раза, то день пройдет благополучно. И хотя лентяй больше двух раз кричал редко, однажды он так раскукарекался, что растревожил все куриное царство селения. И, оказывается, не зря – у соседа загорелся сарай. Огонь быстро потушили, а сосед, чеченец-акинец Басханбек, принес Хану целое ведро отборной пшеницы за своевременно поднятую тревогу. Именно поэтому Хункарпаша и не согласился пустить петуха на суп.