© Наследники Д. И. Журавлева: Зыкова Г.В., Пенская Е.Н., 2015
© Предисловие, комментарии. Зыкова Г.В., Пенская Е.Н., 2015
© Фотографии. Стигнеев В.Т., Серегин А.В., 2015
© Оформление. Издательский дом Высшей школы экономики, 2015
* * *
Дмитрий Иванович Журавлев и его воспоминания
Машинопись воспоминаний Дмитрия Ивановича Журавлева сохранилась в архиве его племянницы Анны Ивановны Журавлевой (1938–2009), историка русской литературы XIX в., профессора Московского университета. Одна из главных работ А.И. Журавлевой, монография об А.Н. Островском[1], открывается посвящением Д.И. и Е.И. Журавлевым. Позднее Анна Ивановна так объясняла неразрывную связь своей академической биографии и житейской:
Я из незапамятно старой семьи духовенства, со спокойной, неагрессивной верой. Самая мной любимая из моих книг, «А.Н. Островский – комедиограф», совсем не случайно посвящена памяти Дмитрия Ивановича и Екатерины Ивановны Журавлевых – мамы и ее брата, заменившего мне отца от самого моего рождения. Это были люди, у которых вера была светлая, активно добрая, как и у Островского, открывающего своим читателям возможность жить, а не погибать в мире[2].
А вот как она объясняла, почему студенткой пошла в Лермонтовский семинар (творчество Лермонтова навсегда стало одной из главной тем ее филологических занятий):
Лермонтов был любимый поэт моих воспитателей – дяди, мамы и дедушки, а до того – моей бабушки, которая умерла в 28 лет, когда маме было 4 месяца, а дяде 2 года. Большой ярко-голубой бабушкин однотомник Лермонтова мы возили с собой в эвакуацию. Других книг (кроме, конечно, дедушкиного Евангелия) у нас с собой, как я помню, конечно, не было <…>[3] Дядя <…> заметил мне, что в университете надо выбрать для спецсеминара прежде всего руководителя[4]. А тут так счастливо совпало, что и тема была интересная[5].
Свою последнюю книгу А.И. Журавлева назвала «Кое-что из былого и дум»[6], и это, на первый взгляд, странно: явно мемуарного в ней нет (в книгу вошли статьи о русской литературе), и работ, специально посвященных А.И. Герцену, тоже нет. Видимо, в этом выборе названия сказалось, может быть, и не вполне ясным для самой Журавлевой образом, влияние Дмитрия Ивановича, для которого воспоминания были очень важны, а «Былое и думы» он, судя по ряду свидетельств, считал для себя в некоторых отношениях образцом. Среди бумаг Журавлева конца 1970-х годов сохранился листок со словами из «Былого и дум»:
Письма – больше, чем воспоминания, на них запечатлелась кровь событий, это – само прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное.
А.И. Журавлева, 1950-е годы
Эта фраза многое объясняет в воспоминаниях самого Журавлева: например, то, почему он часто включает в свой текст документы разного рода – от официальной купчей до писем от близких людей[7]. Слова Герцена о «задержанном и нетленном» прошлом наверняка читались Журавлевым как свои собственные.
В семью Журавлева в то время, когда он писал воспоминания, кроме филолога А.И. Журавлевой, входил еще один человек, чья деятельность осталась в истории русской культуры: зять, поэт Всеволод Николаевич Некрасов (1934–2009)