Читать Литораль
Мама рожать меня не хотела. Мама хотела сделать аборт. У неё и направление уже на руках было – маленький бумажный четырехугольник, определяющий «быть или не быть» мне на этом свете…
Конечно, тогда, беззаботно покачиваясь в околоплодных водах, я не могла этого знать. Тогда я мечтала родиться на радость папе с мамой, старшей сестре и всему миру.
Покачивалась и не догадывалась ни о чем. Обо всем мне рассказала бабушка. Много позже. Зачем рассказала? Наверное, чтобы похвастаться, что именно она отговорила невестку от аборта, похвастаться и повысить свою значимость в глазах внучки.
Бабушку можно было понять, ей, как и всем старикам, не хватало внимания и заботы. И, конечно, любви. Любовь невероятно дефицитный продукт, её всегда кому-то не хватает.
Маму тоже можно было понять – она так долго мечтала вырваться из домашнего плена: пойти на работу, быть среди людей и, наконец-то, заниматься любимым делом – проектировать красивые дома. Но отец запрещал ей работать. Не просил, не настаивал, а именно – запрещал. Он, вообще, был самодуром, мой отец.
Впрочем, и его можно было понять. Моя мама была невероятной красоты женщина, и отец её очень любил, а еще больше ревновал, потому что знал – она его не любит. Не догадывался, не предполагал, а именно знал. Наверняка. Ведь она сама ему об этом сказала, когда он позвал её замуж. Так и сказала:
– Прости, но я тебя не люблю…
У интеллигентных людей так принято: просить прощение за нелюбовь. И она попросила, думая, что этого будет достаточно для того, чтобы он отступился, но, отец не отступился. Преследовал, настаивал, просил, обещал золотые горы. Он был чертовски хорош собой и весьма перспективен, этот молодой офицер в звании майора, поэтому все мамины подруги всячески ее уговаривали:
– Соглашайся, дура! Считай, что вытащила счастливый билет. Он, ведь, отслужит в нашем запредельи годик-другой и вернется к себе столицу. А в столице знаешь какая жизнь!!
– Какая? – без интереса спрашивала моя будущая мама, просто чтобы поддержать разговор.
– Какая-какая… Столичная!
– А-а-а… Ну-да… конечно, – грустно улыбалась мама, а подруги продолжали уговаривать.
И уговорили.
Мама вышла замуж и через год родила моему папе дочь, а еще через год они, на самом деле, переехали жить в столицу.
Её столичная жизнь ограничивалась трехкомнатной квартирой, продовольственным рынком и двумя магазинами, а главным столичным развлечением стали сцены ревности, которые ей регулярно устраивал муж.
Мама не участвовала в его спектаклях, а лишь отмалчивалась. Гордо и упрямо. Что еще больше его заводило. Он был бессилен перед её молчанием и перед её нелюбовью, а бессилие всегда приводит мужчину в ярость. И тогда молодой офицер принялся искать любовь на стороне и стал крутить бесчисленные романы с падкими на военный мундир женщинами. Но, похоже, маме и до этого не было никакого дела: как-то застав мужа с соседкой в супружеской постели, она постояла с минуту, посмотрела и пошла на кухню готовить ужин, и на лице её блуждала такая презрительная, почти брезгливая, улыбка. Такая невыносимая, для мужского самолюбия, улыбка. И тогда – он ударил её. Наотмашь. Но мама снова промолчала, лишь натянулась струнно и окаменела. В одночасье и навсегда. Я этого не видела, не могла видеть. Меня тогда еще и на свете-то не было. Но зная маму, я думаю, что все было именно так. Я в этом, практически, уверена.