Глава 1. Турбаза Хакасские зори
На следующей неделе мы действительно покинули родной город и улетели в Хакасию.
Накануне нашего отъезда страна получила настоящий удар под дых – умер Владимир Высоцкий. Никто не хотел мириться с трагической вестью. В шоке были родные, соседи, знакомые и незнакомые люди. Равнодушных не было… Обсуждали, жалели, мучили себя вопросами. Как же это могло случиться? Так внезапно, на самом взлете! Какой мужик! Красавец, молодой, талантливый, полный сил. Почему всегда самых лучших забирают? Где справедливость?!
Я валялась на диване растрепанным соломенным чучелом, тупо уставившись в экран телевизора. Транслировали олимпиаду, но глазеть на жизнерадостного ушастого мишку, олимпийского талисмана, вникать в борьбу за медали не было ни сил, ни желания. Пестрые заставки, яркие флаги сборных, нарядная форма участников команд, преувеличенно радостные голоса комментаторов, эталонные тела атлетов – весь этот цветной праздник жизни никак не вязался с моим сумрачным настроением. «Сегодня никуда от спорта не уйти, от спорта нет спасения…» – нарочито бодро неслось из телевизора. Я затыкала уши подушкой, но спасенья действительно не было. Те же бодрые слова гремели из динамика на кухне. Я без конца прокручивала в голове все беды последних дней: внезапный отъезд из Кувшинки, горькую разлуку с Алексеем и страшную гибель Гены. Вот и Высоцкий ушел. И не услышать больше вживую неповторимого хриплого голоса. И не появится больше его новых ролей и песен.
Соленые слезы застилали глаза, но не могли затмить яркой картины. Прекрасное рассветное утро. Мы вдвоем на песчаном берегу, окрыленные любовью, парим в танце под аккомпанемент песни, сочиненной специально для нас. Я прижимаюсь щекой к Лешиной груди, слышу вибрирующий голос и стук его сердца. Внушительная мужская рука ласково и почти невесомо скользит по моим волосам, другая – обвивает талию. Мы поем в унисон, потому что эта песня наша. И она о том, как сильно я люблю, как любима, и как прекрасна жизнь.
Сонька ко времени нашего отъезда давно уже умотала на дачу, поэтому некому было излить душу. Мама с папой не в счет. Мне легче помереть с тоски, чем навязывать им свои переживания. Родители мои – ребята, конечно, замечательные. Они бы все поняли правильно, но они в отпуске. Пусть отдыхают.
Пока я страдала, предки по очереди заглядывали в комнату и пытались меня растормошить:
– Поленька, я борща наварила. Красного, как ты любишь. Вставай, детка, надо покушать, – мама всячески старалась меня вытащить хотя бы на кухню.
Мне не хотелось есть. Мне вообще ничего не хотелось!
– А где твоя спортивная сумка, дочь? Пора собираться. Завтра в пять утра вылетаем, – пытался поднять меня с кровати папа.
Потом они озабоченно переговаривались за дверью:
– Смотри-ка, отец, как ребенок хандрит. Ведь больше нашего переживает, – удивлялась мама. – Мне почему-то казалось, Высоцкий – не их время. Я думала, его песни как-то ближе нашему поколению.
И тут папа изрек сакраментальный и долгосрочный прогноз и оказался прав на сто процентов и на сто лет вперед: