Шторм на скалистое побережье налетел стремительно, за считанные минуты.
Волны, ревя и пенясь, налетали на холодные острые скалы. Где-то вдалеке верещали чайки – их пронзительные крики пробивались сквозь рокот волн. Ночное небо было затянуто тучами, лишь иногда где-то далеко на западе сквозь черную пелену тоскливо пробивался, чтобы снова исчезнуть, еле заметный лик луны.
Отряд пробирался по узкой извилистой прогалине вдоль груды валунов. Дул и свистел пронизывающий ветер, и все бойцы кутались в шинели и придерживали фуражки, чтобы их не сорвал порыв ветра с моря. Под сапогами тихонько похрустывали камни. Семь вооруженных человек двигались змейкой, один за другим, пригибаясь и стараясь производить как можно меньше шума, хотя благодаря шторму они почти не рисковали быть застигнутыми врасплох.
Задача была другая. Застигнуть врасплох должны были они.
Щербаков, крепко сжимая винтовку в потных от напряжения руках, следовал за Прогалиным. Серая и сутулая спина лейтенанта маячила перед глазами, указывая дорогу в этой кромешной тьме среди прибрежных скал. Вот Прогалин остановился, и за его плечом Щербаков разглядел лицо капитана.
– Прогалин, – тихо скомандовал капитан и кивнул вперед.
Лейтенант пригнулся еще ниже, скрючившись почти вдвое, и исчез впереди, за очередным серым валуном. Щербаков шагнул на его место, а сзади его подпирали остальные члены отряда – боец чувствовал их спиной.
Они были в паре десятков метров от обрыва высокой скалы, за которым бушевало море, но редкие капли морской воды долетали и до их убежища. Капитан быстро посмотрел на часы, щурясь, чтобы разглядеть стрелки на внушительном циферблате.
Часы были наградными. О командире Щербаков знал немногое, но то, что знал, вселяло уверенность, что за капитаном было, как за каменной стеной. Фронтовой разведчик, дошедший до Берлина, а после разгрома фашистов еще три года выполнявший специальные поручения на Дальнем Востоке, говорить о которых было запрещено – поручения были совершенно секретными.
– Десять, – проговорил, как прорычал, командир. Он обратил волевое, обрамленное резкими морщинами, лицо к бойцам, и Щербаков невольно приподнял ствол винтовки и стиснул челюсти, чуть выдвинув нижнюю вперед – чтобы выглядеть решительнее. Чтобы, как командир.
Еле слышно – на скалы обрушилась очередная череда ревущих волн – зашуршали камешки, и Прогалин вернулся.
– Они там, – еле слышно выдохнул он, обращаясь к капитану. – Сколько, не знаю. Я увидел троих.
– Вооружены?
– Если только пистолеты. Больше ничего не видно. Товарищ капитан… у них эти, костюмы. Водолазные. И баллоны.
Капитан нахмурился, что-то обдумывая, и кивнул.
– Так, – он обратился к бойцам. Командир шептал, но его решительный голос в ушах Щербакова звенел набатом. – Никому не дрейфить. Это враги. Диверсанты. А мы бойцы НКВД. И сейчас мы здесь защищаем Родину. Всем ясно?
Капитан-фронтовик всегда говорил «НКВД», хотя сейчас их ведомство именовалось совсем иначе – министерство госбезопасности (МГБ).
Все закивали, выдавливая из себя тихое, но решительное «Так точно». Щербаков поступил, как и все остальные. А в его ушах прозвенело: «Диверсанты».