Мечи-сокровища привозит с востока купец Юэ. Их ножны из благоухающего дерева обернуты шкурой рыб. Золото, серебро, медь и металлы украшают их. Стоят они сотни золотых монет.
Юн-шунь, китайский поэт эпохи Сун.
Александр Владимирович Смолев – для друзей просто Алекс – уже час шел бодрой и пружинящей походкой по городу, который он любил больше всего на свете.
Над Петербургом едва отшумел теплый летний ливень, небо снова прояснилось, и под лучами яркого солнца капли воды сверкали алмазной россыпью на траве, листьях тополей, перилах мостов и на влажных тротуарах.
Северная столица, не избалованная щедрыми солнечными лучами, вся искрилась и переливалась слепящими бликами, отражавшимися в окнах посвежевших домов, в лужах на мостовых и влажных стеклах пролетавших по набережным авто.
В голубом небе над Исаакиевским собором повисла дугой яркая летняя радуга.
Доброе предзнаменование, подумал Смолев.
Он с наслаждением шел пешком по умытому городу, вдохнувшему полной грудью после дождя: летняя пыль, скопившаяся за жаркую июльскую неделю, наконец-то исчезла. Город словно помолодел и засиял ему навстречу улыбками прохожих и куполами храмов.
От Гавани Васильевского острова по Большому проспекту, затем по набережной Лейтенанта Шмидта, потом по Университетской набережной, мимо Стрелки и ее Ростральных колонн, и, наконец, по Биржевому мосту на Петроградку. Он любил этот маршрут. На Кронверкской набережной Алекс привычно остановился полюбоваться видом на Петропавловскую крепость: парящий в синеве золотой ангел словно приветствовал его возвращение высоко поднятой левой рукой, указывающей в небо.
Здравствуй, старый друг, тепло подумал Алекс, я тоже счастлив тебя увидеть снова!
Крепость активно реставрировали, она молодела на глазах, оставаясь столь же грозной и неприступной. На ярко-зеленых газонах у крепостных стен загорала молодежь: студенты штудировали учебники, несколько молодых художников – видимо, из Мухинского училища – расположились с мольбертами у канала и писали крепость с натуры.
Смолев был искренне рад вернуться в родной город, пусть и ненадолго. За последние пятнадцать лет он провел в нем, если посчитать, совсем немного – счет едва шел на месяцы. Но всегда эти встречи были праздником.
В этот раз, правда, повод был не самый приятный: ему пришлось пообщаться с коллегами из следственного комитета, дав показания в качестве свидетеля по делу Глеба Пермякова – постояльца его виллы на греческом острове Наксос, куда Смолев был вынужден переехать три месяца назад по состоянию здоровья.
«Наш болотный климат, увы, не для вас, батенька!» – сказал ему ведущий кардиолог Центра имени Алмазова после подробного обследования, нервно постукивая пальцами по полированной столешнице рядом с пухлой папкой медицинского заключения.
«Вам надо на море, желательно, на Средиземное! Именно на теплое море! Вам противопоказаны резкие перепады давления! Да и легкие бы надо подлечить! Эти ваши старые ранения… Талассотерапия лечит все! Стабильность, покой, море, воздух – и будете как новенький! Ну, а в Петербург – добро пожаловать летом в гости!»