Читать Тринадцатый двор

© Алексей Иванович Дьяченко, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ранним утром седьмого сентября тысяча девятьсот девяносто седьмого года странного вида люди выстроились в шеренгу на площадке перед спортивным городком одного из отделений милиции города Москвы.

В различной обуви, от сапог до туфелек на шпильках и разного фасона трусах, от синих сатиновых до гипюровых с шелковой бабочкой, плечом к плечу стояли воры, бандиты, проститутки и милиционеры. И татуировки на голых торсах у всех были разные, а судьба в эту минуту одна. Все были словно загипнотизированы и внимательно следили за сухощавым жилистым мужчиной тридцати четырёх лет, неспешно прохаживающимся мимо шеренги.

– Кто, если не мы, – убеждал он, всматриваясь в глаза каждому и, меняя голос, скомандовал, – Равняйсь! Смирно! Напра-во! Вокруг спортивного городка бегом – арш!

И пёстрая шеренга, а были в ней и бежавший из заключения зэк по кличке Пехота, имевший в свои девятнадцать лет на теле двести шесть больших и малых татуировок, и не менее экстравагантная проститутка Отолива, она же Лена-танец, и семидесятивосьмилетний пенсионер союзного значения Павел Терентьевич Огоньков, и прочие живые ходячие достопримечательности, ожидающие своего Гоголя, чтобы смог он их литературно живописать. Вся эта пестрая шеренга превратилась в колонну и побежала по кругу, огибая спортивный городок.

Так резво побежали, что у наблюдавшего всё это из-за ограды подполковника Позднякова возникло желание бежать за ними. Впрочем, мы «забегаем» вперёд.

Наша история началась тридцатого августа тысяча девятьсот девяносто седьмого года.

Георгий Данилович Грешнов, майор в отставке, тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения, проснулся ранним утром в заваленной вещами, захламлённой, похожей на свалку комнате.

С интересом, как будто видит он всё это впервые, Юра стал рассматривать заклеенное пожелтевшими газетами окно, бумажные пакеты из-под кефира и молока, загромоздившие весь подоконник, пустые пивные банки и несчастный цветок алоэ, годами не видевший прямых лучей солнечного света.

Обоев в комнате не было, незакрепленные розетки вместе с проводами вываливались из голых бетонных стен, никто ими не пользовался. Плинтуса горой лежали у стены вместе с банками краски. Нанятые строители начали ремонт, ободрали стены, смыли побелку с потолка, на этом и закончили.

Старинный ореховый шкаф, переживший и октябрьский переворот семнадцатого года, и блокаду Ленинграда в трудные послевоенные годы был доставлен в Москву только за тем, чтобы поменяв несколько адресов, стоять и пылиться. Будучи повернутым лицом к стене в однокомнатной кооперативной квартире.

Кресло, стол, стулья, – всё это антикварное роскошество было брошено впопыхах, а теперь ещё и завалено старыми газетами, книгами по психологии и бумагами бывшей жены. Дело в том, что по просьбе жены они развелись и продали их некогда общую квартиру.

Жена с дочкой последовали за тестем с тёщей, эмигрировавшими в Америку, а ему напоследок разрешили пожить в проданной квартире, до появления из-за границы её новых хозяев.

Два слова о том, как Грешнов познакомился с женой.

После госпиталя Георгий вернулся в Москву. Вечером того же дня, он поехал к старому другу отставному капитану Брусникину, работавшему на тот момент в ЧОПе и охранявшему Большой зал Московской консерватории. Друг дал ему билет с местом на первый ряд, предложил прослушать концерт.