То, чего ты, может быть, не помнишь обо мне
(вместо введения)
Первое стихотворение (вернее, песню) я сочинил, когда мне было 6 лет. В ней говорилось о погибшем корабле, команда которого была спасена невесть откуда взявшейся шлюпкой, но в самый момент спасения случилось вот что:
Но тут упал седой капитан.
Сказал на прощанье друзьям…
Что именно сказал капитан, мне не известно до сих пор, поэтому данными словами песня и заканчивается. Все, кому я её пел, находили это довольно забавным и вместо ожидаемого мною восхищения мужеством моряков и скорби по седому капитану разражались дурацким смехом. С годами, однако, этот смех перестал казаться обидным. На каком-то этапе то, что творения мои смех вызывают, стало даже нравиться самому. Ещё через некоторое время понравилось находить смешное и в произведениях других авторов.
Примерно в 8 лет от роду во мне откуда-то появилась и начала стремительно прогрессировать склонность к критиканству и обличительству. Началось с того, что где-то на свалке нашёл я целую пачку глянцевых бланков «Комсомольского прожектора» и рьяно принялся использовать их по назначению (имеется в виду: рисовать, писать и развешивать на стены). Первый опыт разящей сатиры выглядел так. Во весь лист мною изображён был стиляга в ботинках на толстой подошве, в длиннющем галстуке и брюках-дудочках. Под ним красовалась подпись собственного сочинения:
Такие люди есть ещё у нас,
Которые воруют, пьют не в меру.
На улице встречаются не раз
В 20 веке нашей эры.
«Прожектор» я тайно вывесил на дверь нашего подъезда и исподтишка торжествовал, видя, как взрослые ухохатываются над моим творчеством. Тогда я ни на секунду не сомневался, что так на них действуют мои недюжинные способности. И только по прошествии многих лет начинаю думать, что, возможно, причина их веселья заключалась в чём-то другом…
В 12 лет я впервые пострадал за литературную – вернее сказать, за окололитературную деятельность.
А получилось так.
В последний день перед весенними каникулами кто-то из одноклассников написал на доске стишки – надо сказать, общеизвестные и ничего такого особенного в себе не содержащие. Возможно, и ты их помнишь.
Последний день, учиться лень.
Мы просим вас, учителей,
Не мучить маленьких детей.
Ниже было добавлено робким ломающимся почерком:
У них животики болят,
Они учиться не хотят.
Вошедшая после звонка учительница, в знак особой любви за глаза называемая самым сладким для ребёнка именем «соска», поставила морально ущербный 5-й «б» перед строгой необходимостью выдать злодея. Возникла неловкая пауза. Кто молчал из скромности, кто из популярного тогда ложного чувства товарищества, а кто – как ваш покорный слуга – ещё и по незнанию.
Когда стоять за толерантность уже стало невмоготу, из задних рядов, смущаясь, пробрался невысокий ученик по фамилии, которую я не буду называть, хотя и хорошо помню.
– А-а, так это ты-ы!
Её очки засверкали таким праведным гневом, что парень, растеряв остатки мужества, тихо пролепетал:
– Я только «живо-отики»…
– Что-о?! – воскликнула Соска, лишая чистосердечника всякой надежды на причитающееся ему по закону снисхождение. – Значит, это ты написал…