Несмотря на то, что я практически всем в жизни обязан своему деду по матери, Георгию Кузьмичу, я его не помню. Я помню его однокомнатную квартиру «за больницей», шкаф с редкими книгами, рабочий стол, всякие приспособления… Помню атмосферу волшебства, которая, как мне казалось в детстве, царила вокруг него, так что к деду я шел каждый раз, как в сказку. Но его самого я не помню совершенно. Странно, неправда ли?
Написал абзац, перечитал и думаю, что это неправильная, обижающая моих родителей правда. По поводу родителей мне можно только позавидовать, и единственное, в чем я могу их обвинить, так это в излишней ко мне любви. Родители сделали все, что могли, чтобы моя жизнь, начиная с рождения, получилась как можно более счастливой, и если им что-то не удалось, то только потому, что они не всемогущи. Они подарили мне беззаботное детство, дали образование, обеспечили всем необходимым, но дед… Он помог мне узнать ту фантастическую грань реальности, о которой я пытаюсь сейчас рассказать.
Георгий Кузьмич был хирургом от бога. В свое время он окончил с отличием гимназию, чем в детстве я настолько сильно гордился, что не сопротивлялся, когда он учил меня держать вилку с ножом и вести себя прилично в старорежимном понимании этого слова. Во время войны он был хирургом в полевом госпитале, затем до пенсии работал в нашей аксайской больнице, тогда еще, о чудо, она считалась одной из лучших в области.
Уйдя на пенсию, он неожиданно для всех занялся переплетом и реставрацией старинных книг. Вскоре к деду начали обращаться коллекционеры со всей страны. Другой бы озолотился, но он работал, что называется, из любви к искусству, и все свободные деньги тратил на совершенствование своего профессионализма.
Книги дед обожал до самозабвения. Его страсть не была страстью читателя или коллекционера, дед обожал книги, как пылкие любовники обожают своих возлюбленных.
Когда пришло время маме выходить на работу после декрета, родители хотели сдать меня в садик, но дед этого не допустил.
– Нечего парню по лагерям детство калечить, – заявил он. – Я сам буду за ним присматривать.
Так дед стал моей нянькой, и миром моего детства стала его квартира и по совместительству рабочий кабинет. К тому времени он уже был известным на всю страну мастером реставрации книг, и работы ему хватало. Он меня приучил бережно обращаться с книгами, и моими игрушками стали раритеты, каждая страница которых была произведением искусства. Думаю, владельцы этих сокровищ поумирали бы от инфарктов, узнай они, что гордости их коллекций на время переквалифицировались в детские игрушки.
– Ты бы его лучше читать научил, – говорила деду мама, но он только отмахивался от нее.
– Читать его любой дурак научит, – отвечал он, – сейчас это не проблема. А вот говорить с книгой, понимать ее…
Ни родители, ни тем более я тогда не понимали, что он имел в виду.
Несмотря на книжное воспитание, я не был «ботаником» или маменькиным сынком. Как все нормальные дети я бегал по улице с рогаткой, играл в футбол, дрался, хулиганил… был, как все. А еще я страшно матерился, но когда я посылал на три буквы взрослых, всегда говорил им «вы», – так меня воспитал дед.