– Почему милиция их не нашла и не наказала? – размазывая слезы по щекам, спрашивал он, то ли у самого себя, то ли у сидевшего напротив него в их детской комнате Фрола.
Фрол жалостливыми глазами смотрел на Клима и сам готов был вот-вот заплакать. Ему, так же, как и старшему брату, не нравилось, что учителя в школе, да и многие из ребят, словно нарочно, неуклюже наступая на больную мозоль, докучали им чрезмерным сочувствием, так, что от этого становилось еще горше, а про меж собой, называли сиротами Лешего. Но одним сочувствием сыт не будешь. Однажды, подслушав такой разговор, Фрол рассказал о нем Климу.
– Да, пошли они все, недоумки! Нет, чтоб реально чем-то помочь! – взорвался тот, негодуя на сверстников.
По его мнению, их жалость в сочетании со злоречием представляла собой гремучую смесь, подобную яду болотной гадюки, чей укус однажды мог стать смертельным для того, кому предназначался. Поэтому Клим пришел к мало утешительному выводу о том, что не вырвав с корнем жала, нельзя изменить природу человеческой низменности и коварства. В свое время это тщетно пытался сделать покойный Степан Иванович… Как оказалось, после назидания директора школы, прекратив дразнить Клима сыном Лешего, его однокашники лишь затаились на время!.. До сих пор изредка он общался с некоторыми из них. После же гибели отца стал вполне осознанно сторониться бывших друзей, словно чумы, и смотреть на всех без разбору с откровенным презрением и, к тому же, сверху вниз. Он, словно наперед знал, что после школы каждый из его товарищей пойдет по жизни своей дорогой, и их пути никогда не сойдутся вновь. Он – птица более высокого полета, а они… Но кто – они, ему было все равно. Лишь бы под ногами у него не путались! И за то – спасибо!
К Устюжаниным в дом часто приходила соседская Иринка. Так случилось, что мать ее, Анна Дмитриевна Уварова, без мужа жила. Гибель Степана Ивановича не могла не вызвать глубокого сопереживания в сердце доброй женщины. Это-то и сблизило ее с Лукерьей Захаровной. Дома их располагались рядом, а усадьбы разделял ветхий забор. Соседки часто виделись, и, как могли, морально поддерживали друг дружку. Они были не против того, чтобы их дети также проводили свой досуг сообща. Иринка была девчонка бойкая и живая. С длинной косой и большими во все лицо глазами. Она и Фрол очень хорошо ладили между собой и потому почти никогда не ссорились. Но, как только, придя со школы, в доме появлялся Клим, Иринка вдруг переставала обращать внимание на Фрола. Сидя на старом, расшатанном до предела, табурете, который, казалось, вот-вот развалится под ней, она украдкой стреляла глазками в Клима. Уж, очень сильно он ей нравился. Его решительно сдвинутые брови, колдовской взгляд, от которого, казалось, буквально кругом шла голова, не могли не впечатлить ее наивную и доверчивую душу.
Как-то Фрол с обидой спросил у нее:
– Чего ты на него уставилась? Влюбилась, что ли?
Но Иринка, потупив взор, ничего не ответила.
– А тебе – что, жалко? – неожиданно вступился за нее Клим.
– Жалко – у жужжалки! – не растерялся Фрол. И запальчиво добавил: – Это – моя девушка! Я, когда вырасту, на ней женюсь!
– А, если она не тебя в женихи выберет, а – меня? Что тогда делать будешь, бедолага? – то ли в шутку, то ли всерьез спросил Клим.