– …господин Анатоль сказал, что жар спадёт, и рана начнёт рубцеваться. Я был с утра в палатах, любопытно, знаете… И что же?.. Монглиер спит, лихорадка отпустила, гангрены никаких следов. Если так пойдёт и дальше, то послезавтра Монглиер снова сможет драться на дуэли. Кстати, никто из пациентов господина Анатоля не умер этой ночью, а ведь он их отбирал единственно из тех, кого наука признала безнадёжными…
– Их признал неизлечимыми я, а не наука, – прервал брадобрея Юстус, – человеку же свойственно совершать ошибки. Наука, кстати, тоже не владеет безграничной истиной. Иначе учёные были бы не нужны, для лечения хватало бы цирюльников.
– Вам виднее, доктор, но в коллегии нам говорили нечто прямо противоположное. Учёнейший доктор Маринус объяснял, что в задачи медика входит изучение вполне совершенных трудов Галена и Гиппократа и наблюдение на их основе больных. Аптекари должны выполнять действия терапевтические и наблюдать выполнение диеты. Цирюльники же обязаны заниматься manus opera, сиречь оперированием, для чего следует иметь тренированную руку и голову, свободную от чрезмерной учёности. Таково распределение сословий во врачебном цехе, пришедшее от древних…
– Во времена Гиппократа не было цирюльников! – не выдержал Юстус, – и Гален, как то явствует из его сочинений, сам обдирал своих кошек! Доктор Маринус – учёнейший осёл, из-за сочинений Фомы и Скотта он не может разглядеть Галена, на которого так храбро ссылается! Если даже поверить, что великий пергамец знал о человеке всё, то и в этом случае за тысячу лет тысяча безграмотных переписчиков извратила всякое его слово! К тому же, небрежением скоттистов многие труды Галена утеряны, а ещё больше появилось подложных, – прибавил Юстус, слегка успокаиваясь.
– Господин доктор! – вскричал мэтр Фавори, – заклинаю вас всеми святыми мучениками: будьте осторожны! Я ещё не кончил брить, и вы, вскочив, могли лишиться щеки, а то и самой жизни. Яремная вена…
– Я знаю, где проходит яремная вена, – сказал Юстус.
Фавори в молчании закончил бритьё и неслышно удалился. Он хорошо понимал, когда можно позволить себе фамильярность, а когда следует незамедлительно исчезнуть. Юстус же, надев торжественную лиловую мантию, отправился в отель Святой Троицы. Идти было недалеко, к тому же сточные канавы на окрестных улицах совсем недавно иждивением самого Юстуса были покрыты каменным сводом, и всякий мог свободно пересечь улицу, не рискуя более утонуть в нечистотах.
Отель Святой Троицы располагался сразу за городской стеной, на берегу речки. Четыре здания соприкасались углами, образуя маленький внутренний дворик. В одном из домов были тяжёлые, окованные железом ворота, всегда закрытые, а напротив ворот во дворе устроен спуск к воде, чтобы удобнее было полоскать постельное бельё и замывать полотно, предназначенное для бинтования ран. Отель Святой Троицы стоял отдельно от других домов, все знали, что здесь больница, и прохожие, суеверно крестясь, спешили обойти недоброе место стороной.
Под навесом во дворе лежало всего пять тел: за ночь скончалось трое больных, да возле города были найдены трупы двух бродяг, убитых, вероятно, своей же нищей братией. Юстус ожидал в этот день найти под навесом ещё четверых, но вчера поутру их забрал себе господин Анатоль, и, как донёс мэтр Фавори, все они остались живы.