Уже зелень испорчена. Близорукость.
Каин в глазах. Уже вытравлен круг,
Разбередивший площадную глупость,
Не пощадив голубей и старух.
Влажные слепки пространства, бумаги
Без судей к ногам приговорены.
Отрезвленные нашатырем бедолаги
В них похоронные видят цветы.
Уже не услышать ругань фонарщика.
Без ласки остыла стеклянная плоть.
И будто сам грешник над площадью в наволочке.
Уже вышел табак и бессильна щепоть.
Без благословения пустой табакерке
Уже не до музыки. Город пропал.
Лишь по старинке, как на поверку,
Из коконов к окнам сзывает квартал.
Гражданам июля
Так случается, город постигнет жара,
Полдень воблой хрустко доходит под пеклом.
Капля соли искрится на проводах.
Час седой и колючий, как пригоршни пепла.
В этот час, расходясь, подгоревший белок
Загоняет в подвалы все тучи и тени.
Упирается палец в помертвевший висок,
И листва задыхается, празднуя лень.
Безголосый базар, его птицы мертвы.
Не смыкает свои воспаленные веки
Над трудами бритоголовой братвы,
Что терзаема искусом крови вовеки,
И чудачеств не счесть при такой духоте —
Сцены ревности, бег, суета объяснений,
Сток пощечины. Клокотание в котле
Не унять. И, как раки, краснеют колени.
***
Сам воздух растерзан, что фраза заики,
Где ветер, как хохот, ресницы смыкает,
Где страшно, а спины слепые безлики,
И псы сиплый лай вместе с пылью лакают.
Там шорох шнуром пол ногами резвится,
Где, враз оборвав телеграфные вены,
Сам воздух, дрожащий, как самоубийца,
Трется щетиной о серые стены…
***
Лето – душная картонная коробка.
Бродит с ней язычник в пестрых странах.
Пахнет рыбой плащ его короткий.
Ядовитый зуб в худом кармане.
Блуд в харчевнях, где он спит и курит,
А в гекзаметре шагов его одышка.
И слепой ему дороги не уступит.
И когда умрет – мы не услышим.
О. Матфею
Назваться Матфеем и носить безмерную душистую рубаху,
И полагать, что можно остановить время подобранным где-то прутом,
И при встрече с умершим улыбаться, не испытывая страха,
И сотворение лета именовать своим ремеслом,
И рассказывать всем, как правильно изобразить мелодию,
И в трамвайном треске души не чаять,
И грозить премилым девицам пальцем навроде
Доброго наставника, их спутников не замечая,
И подолгу болтать о чем-то с дворовой собакой,
И подолгy стоять на вокзале молча,
И не уметь смеяться, и не уметь плакать.
Но слышать, как переговариваются летчики,
И знать, какие сегодня на базаре цены,
И не различать птиц, всех называя птахами,
И, укладываясь, засыпать мгновенно,
Не снимая безмерной душистой рубахи.
***
Облаков ли не уберегли?
Или были белыми дни?
Волей невидимого ли весла
Высь с одуванчика смерть унесла?
Седобородая морда ль быка?
Олух пролил ли ведро молока?
Или постели постланы были
С вечера, да любить позабыли?
Или любили, но рано ушли?
Или ключей под ковром не нашли?
Выкупаны ли в муке воробьи?
Или оставлен след от ладьи?
Или дурили, да в перья попали?
Или глаза от застолий устали?
Или лето Лете сродни?
Или были белыми дни?
***
Так металлическая грамота оград
Выдерживает поцелуи детских щек,
Так терпят станции те слезы наугад,
Что дарит им, прощаясь, новичок,
Так сносит сказочная тишина