– Отец выяснял отношения с какой-то молодой женщиной! – ликуя, сообщила мне сестра Клара. – Я только что видела на бульваре…
– С молодой?!
– Он утешал ее. Целовал в лоб! – продолжала торжествовать Клара.
– В лоб целуют покойников. Или родственников…
– Что тебе известно про поцелуи? – насмешливо осведомилась сестра.
– Почему? Я читал… И видел по телевизору.
Сестра взглянула на меня с высокомерным пренебрежением десятиклассницы к шестикласснику:
– В лоб и куда угодно можно поцеловать так же пламенно, как целуют в губы. Уж поверь мне!
В этом случае я ей поверил.
– Та женщина с игривыми, легкомысленными кудряшками… металась у отца на груди!
Я подумал, что метаться ей было удобно, потому что грудь у отца широкая и на ней много места. Это меня огорчило.
– Потом она вырвалась…
– Откуда вырвалась?
– Из его объятий.
– Он ее обнимал?!
Сестра взглянула на меня с жалостью:
– Чтобы страстно поцеловать, надо сперва обнять.
– Он ее, значит… страстно? И пламенно?
– А она его еще гораздо страстнее. Если б ты знал, что такое последний… прощальный поцелуй!
– Ты уверена, что он был прощальным?
– В чем можно быть уверенной, когда речь идет об интиме? – с болью настрадавшейся женщины ответила Клара.
– А что было дальше?
– Она побежала от него по бульвару. А отец смотрел вслед, как будто от него убегало счастье.
Настроение у сестры почему-то все улучшалось, а у меня, напротив, все ухудшалось.
– Значит, ты говоришь… она, та женщина, была совсем молодой?
– В сравнении с мамой – просто девчонка!
У меня подкосились ноги – и я тихо присел на корточки:
– Когда она удирала, отец ее догонял?
– Повторяю: он как вкопанный смотрел ей вслед. Да она, в общем, и не удирала, а «делала вид». Ее вполне можно было остановить.
– Но он же не стал останавливать! – Я поднялся на ноги. – А ты-то где была в это время?
– Пряталась за телеграфным столбом. Там он и оказался у меня в руках!
– Столб?
– Не столб, а наш с тобой папа… – Клара победоносно прошлась по комнате. – Отец без конца мною повелевает. Но отныне повелевать ими буду я!
– Кем это ими?
– Нашими с тобою родителями.
– Что, и мамой?
– И она у меня в руках!
Я посмотрел на Кларины руки – и они показались мне опасными, как западня.
– Мама?!
Я снова присел на корточки.
– Не удивляйся, пожалуйста… Безвинных не существует. А все тайное, Боренька, становится явным. Особенно же в интимной сфере.
Клара, сколько я ее помнил, а может, и еще раньше, с детского сада, высказывалась так, будто прожила долгую и сложную жизнь.
– Про маму не ври!
– Я вру? Ха-ха-ха… Вы ездили в Евпаторию? Лечить твои бедные легкие?
– Ну и что?
– А не ты ли рассказывал мне потом про Александра Савельевича? С которым наша мама частенько прогуливалась по парку? Особенно вечерами… Тут бульвар, а там – парк. Очень похоже!
– Он советовался с мамой как с детским врачом: у его дочери тоже было тяжело с легкими.
– Умора: тяжело с легкими! – Сестру не покидало веселье. – Да нет у него никакой дочери.
– Что значит «нет»?
– Очень просто: не родилась она. Не явилась на свет.
– Снова врешь?
– Как ты разговариваешь со старшей сестрой?
– Про маму не сочиняй.
Я смягчил свое требование.
– Ах, если б это было сочинением, вымыслом! Но, к несчастью, Боренька, это факт. Или, верней сказать, к счастью.