Читать Юноша с ландышем (сборник)

Лето выдалось удивительно теплым и дождливым. Немудрено, что старый запущенный парк разросся, утонув в буйной зелени, и стал похож на джунгли: раздолье обитателям Бентинк-хауза – «Приюта для мальчиков благородного происхождения, лишенных средств и поддержки родных», – как гласила табличка над входом. Однажды, солнечным июльским утром, вышеназванные мальчики с визгом и воплями атаковали увитую диким виноградом беседку-ротонду, оспаривая друг у друга право усесться на кругообразную, в меру облупленную скамью, которая так и просила, чтобы на ней вырезали перочинным ножом «Уилкинс дурак» или что-то в этом роде. Местечко замечательное, но тесноватое для двадцати ребят. Потасовка была в полном разгаре, когда у парадного подъезда остановилась одноколка викария Лейтона, приступившего к выполнению своих обязанностей совсем недавно, но уже успевшего очаровать жителей Эрмингтона неизбывной добротой и душевностью. Мистер Лейтон охотно вникал в нужды прихожан и всегда готов был поддержать ближнего и делом, и разумным советом, причем не навязчиво, без оскорбительной снисходительности, а просто и сердечно. Даже тетушка Хоккинс отзывалась о нем благосклонно, а это дорогого стоит. Новому викарию удалось наладить дружеские отношения с директором приюта Бентинк-хауз мистером Рудфилдом, джентльменом исключительно порядочным, но замкнутым и чрезвычайно взыскательным как к окружающим, так и к самому себе. Отчасти тому способствовала близость по возрасту – им было немного за тридцать – и страстная увлеченность шахматами. Слуга проводил мистера Лейтона в уютную библиотеку. Все здесь: и стены, обшитые мореным дубом, и гравюры к произведениям Шекспира, и тяжелые портьеры, и гобелен, сотканный еще в прошлом столетии, – настраивало на особый, познавательно-философический лад. Стеллажи от пола до потолка были заставлены книгами, представляющими собой неиссякаемый источник живительного нектара для сердца и разума, в чем директор тщетно пытался убедить и многочисленных своих воспитанников, и единственного сына Фрэнсиса. С висящего над лепной каминной полкой портрета на гостя смотрел юноша, почти ребенок. Его нежное лицо, обрамленное пепельно-русыми волосами, таинственно проступало из сумрака, черный бархат одежд оттенял белизну кожи, тронутой едва заметным румянцем, из-под густых, крылообразных ресниц струился теплый, застенчивый взгляд, а на пухлых губах трепетала легкая, как тополиный пух, горьковатая улыбка. Юноша держал хрупкий цветок ландыша, который, казалось, источал изысканно-тонкий, ядовитый аромат.

– Неизвестный художник школы Ван Дейка, середина XVII века, – опережая вопрос, пояснил только что вошедший в библиотеку мистер Рудфилд.

– Это, очевидно, ваш фамильный портрет?

– Нет, согласно преданию, на нем изображен сын сэра Джорджа Бентинка, основавшего в 1654 году наш приют.

– Надо же, а как будто с Фрэнсиса написан, – задумчиво произнес викарий.

Визит мистера Лейтона сегодня носил скорее официальный, нежели дружеский характер, поскольку ему необходимо было обсудить с директором весьма деликатный вопрос, а именно – предложить его заведению поддержку со стороны Эрмингтонского прихода. Будучи наслышан о щепетильности мистера Рудфилда, частенько граничащей с занудливостью, он не вполне верил в успех своей миссии, и предчувствия его не обманули. Директор не то чтобы принял идею в штыки, но явно был уязвлен, хотя и попытался это скрыть. Он заверил викария, что порученные его заботам воспитанники ни в чем не нуждаются, так как попечительский совет исправно снабжает приют всем необходимым. Мистер Рудфилд терпеть не мог просить. Даже в пору студенчества, нередко выбирая между завтраком и вязанкой хвороста, он скрывал от состоятельных родственников свое бедственное положение и никому не позволял себя жалеть. Большого труда стоило викарию доказать, что речь идет о христианской помощи, а не о милостыне или подачке: