Читать Один против всех

Хорошее дело эти плавучие ресторанчики, их в Питере «поплавками» называют. Сидишь себе в кают-компании у иллюминатора или, по хорошей погоде, на палубе – за бортом водичка плещется, чайки кричат противными голосами, норовя нагадить тебе на голову, плечи, а то и в кружку пива с пенистой, густой, как зефир, пеной...

И если закрыть глаза, то легко можно представить себя на борту чайного клипера, везущего драгоценный груз из далекой, таинственной Индии в чопорную Англию королевы Виктории, или в каюте «Титаника», неспешно плывущего к своим одиннадцати «Оскарам»...

Так или примерно так мог думать простой человек Алексей Михайлович Костюков, сидя на верхней палубе искусно сделанного под старину парусника с резной девичьей фигурой на носу. Но вор в законе Кастет, коронованный в Крестах самим Дядей Федей, смотрящим по Питеру и всему Северо-Западу России, думал совсем о другом...

* * *

Я сидел на верхней палубе новодельного парусника с резной девицей на носу корабля. Парусник назывался «Ксения» и, судя по блудливой улыбке деревянной крали, назван так был не в честь блаженной покровительницы Города, а чтобы удовлетворить тщеславие одной из полюбовниц хозяина плавучего ресторана.

На столе красовалась фирменная пивная кружка с изображением все той же блудницы Ксении, а также стояла тарелочка с фирменной закуской из какого-то вяленого морепродукта, похожего на взрослых опарышей, высохших и скорчившихся от голода и артрита. Я ждал встречи с нужным и очень важным для меня человеком.

Обслуживала меня официантка, облаченная в бескозырку, тельняшку и туфли на высоком каблуке. Судя по всему, под тельняшкой ничего, кроме самой официантки, не было. Она профессионально дышала всем телом в мою сторону, улыбалась, подражая улыбке деревянной Ксении, и время от времени тянула тельняшку вниз, пытаясь придать себе вид неприступный и целомудренный. Получалось это у нее плохо.

– Что-нибудь еще? – спросила она таким тоном, что невольно подумалось о том, что же происходит в недрах этого парусника. Потом добавила: – А меня Люда зовут! – и заглянула мне в глаза, надеясь, что я немедленно ее куда-нибудь позову.

– Спасибо, пока больше ничего не надо, – ответил я, стараясь смотреть на Петропавловскую крепость и чаек.

Официантка Люда глубоко вздохнула, отчего тельняшка задралась почти до пупа, и оставила меня в одиночестве, на ходу изображая ягодицами матросский танец «Яблочко».

Я продолжал смотреть на Крепость, на золотого ангела, парившего над Городом, и думал о другой крепости, вернее – замке, старинном английском замке Бульворк-кастл, с корнем вырванном из родной британской земли и по прихоти чудаковатого миллионера перенесенном в центр американского болота в штате Флорида...

А также я вспоминал о недавней поездке на Воронью гору, на свидание с Наташкой.

День выдался для этого самый подходящий – солнечный, но не жаркий, с ласковым ветерком, бегущим по склону горы, и редкими белыми облаками, среди которых парили нарядные дельтапланеристы, похожие на фантастических компьютерных птиц.

Из всего традиционного кладбищенского убранства был только крест с фотографией счастливой смеющейся Наташки и простая деревянная скамейка возле могилы. Я сидел на этой скамейке, не спеша пил принесенную с собой водку, не забыв поставить полный стакан на могильный холмик. Крошил хлеб прилетевшим лесным пичугам и рассказывал Наташке о том, что приключилось со мной в Америке, о старинном замке посреди болот, чудаковатом миллионере Сириле Рингкуотере и железной деве из Нюрнберга, стоявшей в готическом подвале Бульворк-кастла...