А у дельфина –
– взрезано брюхо винтом.
Выстрела в спину -
– не ожидает никто.
На батарее -
– нету снарядов уже.
Надо быстрее -
– на вираже!
Но парус!
Порвали парус!
Каюсь…
Каюсь…
Каюсь…
Владимир Высоцкий
Это была самая захватывающая песня моей юности. Нашей юности. Самая загадочная!
Душу леденящяя! В кулак она сердце тебе сжимала, на куски рвала.
С места она тебя срывала, куда-то безудержно звала, манила…
Песня эта необьяснимая.
Безумный этот – «Парус».
Парус – Владимира Высоцкого.
И летели мы Все под этим – Парусом.
Все вместе и каждый по одиночке.
И совершали немыслимые – Виражи.
Безумные Виражи – со Страной нашей безумной вместе.
Не замечая, над головами Паруса.
Рваного.
И продолжаем,
И продолжаем…
– Что? Что ты сказал-то? – ну, прямо сердце всё у меня зашло куда-то. Закатилось.
И было от чего.
Секунды две тому назад, в огромном полутёмном коридоре, необьятной «коммуналки» нашей, сосед мой Вовчик, сказанул мне та-а-кое…
На ухо прошептал он мне:
– А Сталин-то, знаешь? Грузин.
– Кто? Сталин? Грузин? Да ты что говоришь-то? – это я уже сипел ему в ухо. Катались мы уже по широкому коммунальному паркету.
Вовчик на год меня старше был. Уже ходил в школу. Оттуда и принёс, по всему видать, новость эту дикую. Для нас обоих. Новость ошеломительную.
Хоть и было мне всего около шести лет тогда, грузинов я как-то уже «не очень»… Надо признать это откровенно.
А произошло это немного пораньше.
Сидел я за столом отцовским письменным, толи кубиками, толи карандашами развлекался. С полным увлечением.
Маманька входит в комнату радостно-возбуждённая. С кухни. А за ней появляется какой-то высокий толстый волосатый чёрный усатый дядька.
Мать восхищялась прямо:
– Мёд, говорите? Натуральный? И так дешево!
Волосатый журчал характерно:
– Натурально, да. Панимаишь несу Саре, да. Снизу тебя которая, всегда ей несу, да, её нет, они мёд любят евреи, понимают мёд, вах, отличный тебе отдам, да…
И бидон на стол какой-то бухает.
Мёд, натурально, маманьке моей в банки стеклянные оттуда переливает, она бежит натурально по всей квартире деньги занимать. Хоть и шибко дешево, а натурально-не хватает.
Толстый усатый ко мне ласково подкатывается:
– Што дели-и-ишь, умний малчик, да?
Что-то я ему в ответ хмуро урчу. Сказать, что я мёд с рождения самого на дух не переношу – ни фига не сказать.
Мамашка денежки притаскивает, И мёду не нарадуется. И предвкушает, как нас с сеструшкой моей Иркой подкармливать будет. Ирка добавки канючить будет, я плеваться буду, меня лупить будут: мёд у евреев по случаю перехватили, само по себе чудо небывалое.
Чёрный высокий уматывает, на прощание наставляет заговорчески:
– Саре не говори ничего. Обидится. Евреи такие они все, да. Потом ей принесу как Кутаис привезут.
Сара – это бабушка Лёхи Шиферблата. Из квартиры под нами. Семья мало понятная была для нас. Мать лешкина то появлялась, то исчезала. Про отца – слыхом не слыхивали. Вот тебе и евреи!
Хотя сразу после войны, чего не бывало.
Когда тысячу лет спустя, увидел в чудесном гайдаевском фильме Вождя Краснокожих – обомлел. Это же Лёха! Не вру. Вылитый рыжий Шиферблат.
Любимым его занятием было швырять камни из нашей подворотни в дом напротив. Просто так, скуки ради.
Кстати сказать: дом этот – графа Тульева. Якобы. Судя, по другому кину легендарному – про «судьбу резидента». Или его ошибку. Не суть.