Глава 1
Концовка: гимн жестокому Богу?
Мы сами сочиняли небылицы
И соблазняли слабые сердца.
Но как мы так могли ожесточиться,
Начав с любви?…
(Уильям Батлер Йейтс, «Гнездо скворца под моим окном», 1922)[1]
Название оригинального издания книги (How to Read the Bible and Still Be a Christian, «Как читать Библию – и остаться христианином») подразумевает, что нелегко читать Библию честно – и сохранить верность христианству. Но как, когда и где я заметил эту проблему, влияет на то, как, когда и где я впервые увидел решение. Начну с автобиографических деталей, чтобы читатель лучше разобрался, почему я далее пишу те или иные вещи.
Взять хотя бы имя на обложке. «Джон Кроссан» – так я именуюсь в водительских правах, паспорте и протоколах экспресс-проверки в аэропорту. Однако в 1950 году, когда мне было лет шестнадцать, я был принят в католический монастырь XIII века и стал «братом Домиником». Предполагалось, что жизнь начинается с чистого листа. Таков подтекст нового имени и в библейской, и в монашеской традиции.
Через девятнадцать лет я понял, что радости целибата перехвалили, и оставил и монастырь, и священство, чтобы жениться. Но даже если бы правила были иными и священникам разрешали заключать браки, я бы все равно ушел за штат в 1969 году.
Почему?
В свое время монашеские наставники решили, что моим пяти годам греческих и латинских штудий в ирландском интернате нечего пропадать втуне, а потому после рукоположения (это было в 1957 году) надо преподавать библеистику. Собственно, моего мнения и не спрашивали. Обет послушания! Но признаться, я только сказал спасибо.
В католической традиции полагалось (не без оснований), что сначала надо получить степень в области теологии, и уже затем – степень в области библеистики. Поэтому меня сначала послали в Ирландию защитить докторскую диссертацию по теологии, потом на два года в Папский библейский институт в Риме, и наконец, еще на два года во Французскую библейскую и археологическую школу в Иерусалиме. Скажем откровенно: образование превосходное.
Получается, я был христианином еще до занятий наукой, и теологом – до занятий историей. Все это, вместе взятое, окрашивает мое понимание Библии, причем я могу менять ракурс в зависимости от ситуации и аудитории. Но я никогда не считал, что само наличие этих разных подходов тревожно или неприятно, поскольку уже давно решил для себя: разум и откровение, или история и теология, или наука и вера – как ни назови – не могут противоречить друг другу, если мы чего-то не напутали.
Сам не знаю, почему я столь благодушно настроен. Но так сложилось с самого начала. На занятиях по теологии мы глубоко вникали в «Сумму теологии» святого Фомы Аквинского (еще один подарок из XIII века, помимо имени «Доминик»!) С помощью Аквината преподаватели хотели научить нас, что надо думать. Однако мне интереснее было учиться иному: как думать. Если святой Фома утром читал язычника Аристотеля, а днем писал трактаты по христианской теологии, не отравляя себе обед и сиесту никаким конфликтом между разумом и откровением, то разум и откровение (и прочие подобные пары) не находятся в конфликте. Во всяком случае, к такому выводу я пришел раз и навсегда.