Читать Одиночество Новы

Иногда я думаю, что бывают такие воспоминания, которые наше сознание не желает воспринимать и при определенном усилии сможет замазать эти картинки, отгородиться от них, заглушить боль, связанную с увиденным. Если не противиться этому, то глухое бесчувствие поглотит все до последней искры жизни в душе. И в конце концов от человека останется одно лишь тусклое воспоминание.

Я не всегда так думала. Раньше у меня была надежда, была жизнь – раньше я во что-то верила. Например, когда отец сказал мне, что если чего-то очень-очень захотеть, то это непременно сбудется.

– Никто на свете ничего за тебя не сделает, Нова, – говорил он, когда мы лежали на холме у нас на заднем дворе и смотрели на звезды. Мне было шесть лет, я была счастливой и немного наивной – слушала раскрыв рот, словно сахар горстями глотала. – Но если ты чего-то очень сильно захочешь и не поленишься как следует потрудиться, тогда для тебя не будет ничего невозможного.

– Ничего невозможного, – повторила я, повернув к нему голову. – Даже если я захочу стать принцессой?

Отец улыбнулся в темноте, и он выглядел по-настоящему счастливым.

– Даже принцессой.

Я заулыбалась, глядя в небо, и стала думать, как чудесно ходить в бриллиантовой короне, и в розовом платье с блестками, и в таких же туфельках на высоком каблуке. Я бы тогда все кружилась и смеялась, и платье кружилось бы вместе со мной. Мне и в голову не приходило задумываться о том, что это значит в действительности – быть принцессой, и о том, что на самом деле мне ею никогда не стать.

– Земля вызывает Нову! – Мой парень Лэндон Эванс машет рукой перед моим лицом.

Я отрываю взгляд от звезд и поворачиваю голову набок, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Что такое?

Лэндон смеется, однако смех у него выходит какой-то неестественный, словно бы не к месту. Но с ним часто так. Лэндон – художник. Он говорит: чтобы вложить всю свою боль в картины, приходится постоянно носить ее с собой.

– Ты где-то в облаках витаешь.

На крыльце горит флуоресцентная лампочка, и в ее свете медово-карие глаза Лэндона кажутся черными, словно уголь, которым он рисует свои эскизы.

Я переворачиваюсь на бок и кладу руки под голову – теперь я могу смотреть на него по-человечески.

– Извини, просто задумалась.

– И глубоко задумалась, судя по твоему лицу. – Лэндон тоже переворачивается на бок и подпирает рукой подбородок, пряди иссиня-черных волос падают ему на глаза. – Хочешь об этом поговорить?

– Нет, – качаю я головой, – разговаривать что-то не тянет.

В ответ Лэндон улыбается чуть заметной, но искренней улыбкой, и моя грусть тут же испаряется. Это одно из тех качеств, которые я особенно люблю в Лэндоне. Он единственный человек в мире, который может вызвать у меня улыбку, не считая моего отца, но отца уже нет в живых, так что улыбки для меня теперь редкость.

Мы с Лэндоном были лучшими друзьями, пока не стали встречаться с полгода назад, и, наверное, поэтому мне с ним так хорошо. Прежде чем в дело вступили всякие там поцелуи и гормоны, между нами установилась более прочная связь. Конечно, нам всего по восемнадцать, мы еще и школу не окончили, но иногда, когда я сижу одна в своей комнате, представляю нас через годы – все еще влюбленных друг в друга, а может, уже готовящихся к свадьбе. Это странно: после смерти отца я долго не могла представить свое будущее, не хотела представлять. Но все меняется. Люди развиваются. Живут новым днем. Растут, когда в их жизнь входят новые люди.