Отверстие наверху захлопнулось с отвратительным чавкающим звуком. Свет едва просачивался через плотные эластичные стены. Спина прилипла к чему-то вязкому.
Оправившись от шока, Яна Зорина с усилием поднялась, липкая густая субстанция нехотя выпустила ее, оставив на защитном костюме склизкие следы.
Яна встала на выступы внизу стен и старалась не шевелиться, чтобы не соскользнуть в воронку посередине, заполненную мутной, густой жидкостью.
Снаружи доносились погашенные до глухого уханья крики более удачливых членов экспедиции.
Она потянулась к микрофону.
– Вот черт!
Пальцы нащупали за ухом только никчемно болтающийся проводок. Микрофона не было. Наверное, он оторвался при падении.
– Отлично, связь потеряна. Надо же так попасть!
Она с отвращением посмотрела на гладкие розовые стены ловушки.
* * *
Яна Зорина ненавидела розовый. Этот цвет бесцеремонно выпускал на свободу воспоминания из прошлого. Воспоминания из разряда тех, которые так хочется стереть навсегда, чтобы снова и снова не переживать боль, стыд, унижение, да мало ли что еще.
Папа тащит тяжелые чемоданы, мама пытается пристроить в безопасное место коробку со старинным семейным фарфором, четырехлетний брат носится кругами, спотыкаясь о сваленные в прихожей вещи. Яне Зориной четырнадцать. И ее безумно раздражает вся эта суета. Правильно говорят, что переезд подобен стихийному бедствию.
Она смотрит в зеркало и замечает на носу россыпь прыщей. Опять, опять! Вот, уродство!
Брат «стреляет» из игрушечного бластера. Резкие звуки продавливают барабанные перепонки. Яна не выдерживает:
– Хватит, перестань!
– Яна, не смей кричать на ребенка! – заводится мама.
– Дети, бегите лучше наверх и посмотрите свои спальни, – вмешивается папа.
От родителей справедливости не дождаться. Им бы только «нивелировать конфликт», как выражается отец.
Толкаясь, дети мчатся по лестнице на второй этаж. Яна слышит, как брат визжит от восторга в новой детской.
Она подходит к своей комнате и замирает на пороге. В спальне буквально все розовое. Приторные розовые обои, кровать с розовым покрывалом и дурацкими рюшами, розовые коврики…
Почему они никогда не считались с ее желаниями, почему не прислушивались к ее мнению?
* * *
– Я же просила вас! Я просила! – рыдает Яна. Сквозь пелену слез она видит обескураженные лица родителей, – я же хотела 3D-обои с подводным миром и жидко-кристаллическую панель во весь потолок…, а не эту розовую тошноту!
– То, что ты хотела нам не по карману, – сердится отец.
– На мой взгляд, очень милая комната получилась, – поддерживает его мама.
* * *
Сладко-конфетный цвет неразрывно связался с событиями той страшной ночи…
Даже спрятавшись с головой под толстое розовое одеяло, Яна отчетливо слышала крики родителей и выстрелы…
Тошнотворный розовый цвет. На лбу выступила испарина.
Дышать! Глубоко дышать, как учил психолог.
Самое отвратительное, что нож она отдала Санчесу. Говорят же: «жалость плохой попутчик».
Этот смазливый недотепа запутался в траве, жесткой как проволока, с маленькими тонкими колючками. Пытаясь высвободиться, он порвал перчатку, и оцарапал руку до крови. Она дала нож, чтобы он обрезал цепкие стебли травы.
В ловушке оставалось все меньше кислорода. Голова начала кружиться от тяжелого дурманящего запаха.