Читать Первое свидание (сборник)

Шрифт

Интервал

* * *

Тем, кто родился в СССР, маршировал на праздниках песни и строя, «балдел» от «Битлз» и «Дип Пёрпл», «кадрил» на «скачках» под итальянцев и «Машину»… Тем, кто в 90-е остался человеком.

Про бабу

Солнечным утром 3 июля 1969 года я приехал в Новосибирск к бабушке. Сколько мне предстояло у неё гостить, никто не знал. Мама осталась в украинском городке Каланчак – завершать бракоразводный процесс, определяться со своим, а значит, и с моим будущим. Пока же суд да дело, я потихоньку осваивался на земле сибирской, которая, надо сказать, встретила меня не очень-то и гостеприимно.

Ребятишки во дворе дома номер 3 по улице Челюскинцев буквально лопались от смеха, когда я начинал с ними говорить. Так был смешон для них мой суржик – язык, на котором говорят многие в Малороссии. Я вежливо здоровался со всеми, деловито представлялся – пацанов сгибало пополам. Держась за животы и хохоча, они продлевали себе неожиданный ништяк:

– Хохол, хохол!.. Скажи, а как там по-вашему…

Стараясь говорить правильно, я чеканил слова чуть ли не по слогам. От этого всеобщее счастье вокруг становилось безбрежным.

В слезах я прибегал домой и, уткнувшись лицом в бабушкин халат, вопрошал у неё горько:

– Бабуля, ну почему меня хлопцы хохлом дразнят?!

Бабушка гладила мою белобрысую голову, успокаивала и объясняла, что и как мне надо делать. Рецепт был прост – сейчас пока нужно меньше говорить, а больше слушать, как говорят вокруг, и запоминать это.

Через две-три недели жизнь наладилась. Я уже довольно прилично изъяснялся на русском, и ребятня во дворе стала забывать, что я – вроде бы хохол. Быстро выветривался из моей короткой тогда памяти и суржик – новая среда, другой язык.

Пролетело несколько беззаботных месяцев.

А потом наступил Новый, 1970-й год и был новогодний утренник для детей новосибирских партийных боссов, куда я попал благодаря протекции родного дядьки, крутившего тогда баранку обкомовского «членовоза».

К Деду Морозу, который – то ли от усталости, то ли от чего другого – откровенно дремал под ёлочкой, выходила карнавальная детвора. Снежинки, зайчики, лисички и медвежата читали стихи, пели песни, танцевали. Затем радостные детки бежали к родителям, прижимая к себе игрушку, выловленную Снегурочкой в мешке у Деда.

Мне тоже хотелось игрушку. Я тоже знал стихи и песен немало мог спеть. А ещё в детском саду мы танцевали летку-еньку, аппликации делали разные и из пластилина лепили много чего. Там, в украинском Каланчаке…

Я смело вышел к ёлке. На немолодом лице внучки Деда Мороза, пытаясь воспроизвести улыбку, потянулись неровно накрашенные губы:

– А ты что расскажешь нам, мальчик?

– Стих, – бойко ответил мальчик.

– Про кого стих? – старалась Снегурочка за двоих.

– Про бабу, – удовлетворил я любопытство.

По рядам партийных родителей прошелестел еле уловимый бриз: «Товарищи! Чей ребёнок?!». Сигнал «Внимание! Тревога!» незримо повис над верхушкой сибирской красавицы-ели. Почувствовав состояние родителей, смолкли и вышколенные обкомовские дети.

– Про кого?! – проснулся и закашлял Дед Мороз.

– Про бабу, – спокойно поведал я хозяину зимы.

По наступившей тишине, смущённым переглядываниям Деда, внучки и других взрослых, я понял – что-то тут не так, и даже предположил – наверное, сольные выступления закончились. Сейчас все дружно пустятся в хоровод.