Ольга выскочила из-за куста цветущей сирени, переполошив курей, купающихся в пыли. Кудряшки разметались по плечам, с пылающим румянцем на щеках, в калошах на босу ногу. Вылитый ураган.
– Фенка! Фенька! Бросай свои грядки, нас на майдан кличут. Бежим скорее!
– Що им треба? Я зараз, – Фенька, поправив подобранную на коленях юбку, тряхнув непокорными прядями чернявых волос, вопросительно уставилась на подругу.
– Я не знаю. Кажуть Тарас Петрович заявление будет ставочникам объявлять в честь Первомая. Може паек объявять. А еще дядька суровый из району с ним. Айда, бежим!
До майдана рукой подать. Так, небольшая полянка на берегу ставка. Место высокое, на крутом яру. Ставка уже и нет, покоится он на глубине большого озера, что разлилось у истоков речки Бобрик кормилице Сулы. Любят ставочники это место. До самого горизонта вода, взъерошенная лесными островками – как будто бесконечное море еще не испуганных ветром одуванчиков. И только справа угрюмо топорщится темный дубовый лес. На майдане врыт длинный стол из обтесанных на скорую руку досок, да несколько узких скамеек для баб и стариков. Хлопцам и девкам скамейки не нужны – они присмотрели обтертые до блеска бревна, что раскиданы то тут, то там. Да и мужики, сплошь артельщики, облюбовали центральное бревно и дымят цигарками – самокрутками.
– Тарас Петрович! Не тяни быка за главное! Начинай. Горилка ж по избам стоне, як та птица на болоте. Вон и Огарка тута – наше народное радио, газета, почта и телеграф в одном стакане.
– Бугай ты старый, Яцко! И тянуть тебя уже незачто. Одна горилка и стоне…
…Принесли и поставили, перед незнакомым и суровым мужчиной в военной форме, графин с водой, а Тарас Петрович встал, в ожидании окончания веселой перепалки ставочников…
– Прошу сюда! Уважаемые ставочники! Мне, как вашему бригадиру, поручено провести собрание по поводу международного положения и подведения итогов зимовки, а также поздравить ставочников с Днем международной солидарности трудящихся. По первому вопросу слово предоставляется уполномоченному Роменского военного комиссариата товарищу Якименко Кузьме Олеговичу…
Из-за стола поднялся высокий худощавый молодой лейтенант лет двадцати пяти. Видно, что волнуется, но старается придать выражению лица серьезность положения.