⇚ На страницу книги

Читать Дневник для друзей

Шрифт
Интервал

Пограничная полоса

Полвека назад никогда не бывавший заграницей я оказался с некой экскурсией на границе с Румынией. Это была пышно вспаханная полоса, над которой был навешен покрашенный в зебру мостик, по нему нас и провел пограничник. Я не удержался и, приотстав, спрыгнул на полосу и – наследил. Никакой тревоги, обошлось. Так я впервые побывал заграницей.

позавчера больная БАС начала умирать. пришли ее родители, потом отец ушел, а мать осталась в палате. все думали, что за ночь умрет, но нет, она была жива и на следующий день… больная с БАС все еще жива, мать безотлучно при ней, разговорилась… оказывается, у матери тоже неизлечимый рак. вот где ад.

Какое чувство времени на границе жизни и смерти, на границе живых и мертвых! Я прочитал весь текст не отрываясь, несмотря на предубеждение. Предубеждение состояло в том, что я уже писал однажды предисловие к роману А. Нуне «После запятой». Русская писательница родом из Армении, живущая в Германии, окончила МГУ как психолог. Мы дружили в Берлине. Мне импонировала смелость неведомого прозаика, сразу взявшегося за толстый роман, причем начинающийся со смерти героини, с приобретения азов опыта послесмертия. Я не вмешивался со своим опытом, хотя некоторый уже имел, но никогда бы не взялся о нем писать из чувства благодарности, что все еще жив. Мое участие в романе только запятая. Роман был не без достоинств, но остался неопознанным, что, наверно, не устроило автора, и она круто повернула к nonfiction. Устроилась по профессии в хоспис, и материал тут же помог: оказался еще круче, чем решимость в перемене жанра. Никакого умозрения, не рассказ, не повесть, не мемуар – дневник задышал живой прозой. Нет наслаждения для автора и читателя больше, чем фраза, которая сама себя написала:

пришла вчера во вторую смену на работу, а на кухне такой бардак, будто я не в Германии.

Это эхо России особенно поучительно для нашего читателя, если учесть, что описанный здесь хоспис расположен на территории бывшей ГДР. Если хосписы были так же немыслимы, как признание самой смерти или секса в СССР, то и теперь они почти немыслимы, как эвтаназия или однополые браки для нашей Думы. Наши одинокие хосписы существуют лишь на героическом энтузиазме их основателей и сотрудников. Повод задуматься о социальной защищенности, этой пограничной полосе цивилизованного общества.

27 марта 2015
Андрей Битов

Пятница, май, 18, 2012

как уже говорила, заведение находится в зеленой зоне, рядом с натурпарком в виде густого первобытного леса.

само здание принадлежит архитектурному ансамблю старинной больницы. в ГДРовские времена все это пришло в упадок, теперь некоторые здания отреставрированы и превращены в жилые дома с частными квартирами, а другие помещения находятся еще в запущенном состоянии.

в одном большом здании устроили дом для престарелых, а в другом, напротив него, три года назад открыли этот хоспис.

он светский, что меня радует, так как прежние подобные учреждения, в которые я когда-то давно обращалась по поводу работы, принадлежали разным религиозным организациям, чьи верования я не разделяю.

поговорила с начальницей, женщиной, которая практически самостоятельно организовала этот хоспис.

она говорит, что за три года было всего несколько случаев, когда пациенты изъявили желание увидеть какое-то духовное лицо. тогда призывался пастор из соседней кирхи. но случаев было очень мало. она не знает чем это объяснить, то ли секулярностью Берлина, то ли вообще всеобщими тенденциями.