– Cлышь, Марго, а может, ну его на хрен? – тоскливо прогудел Банан.
– Че на хрен-то, че на хрен? – тут же завелся низкорослый вертлявый Аниська. – Тебе-то че, тебе, конечно, на хрен. У тебя батяня в запое вторую неделю. А мой-то в завязке, злой как черт. Ему еще на кирпичке с лета зарплату не платили… Он завтра на собрание сходит, в журнал глянет – и кранты мне.
– Ну и че, в запое. – Банан, скривив толстые губы, сплюнул под ноги. – Мамка-то не в запое.
– Мамка! – презрительно протянул Аниська. – Мамка-то че, только пилить будет и плакать, сам, что ли, не знаешь? А батя меня сто пудов выдерет. У него ремень знаешь какой, с армии еще. Я в прошлый раз два дня еле на заднице сидел.
Банан вздохнул, сощурившись, поглядел сквозь полуоблетевшие ветки боярышника на косо освещенный фонарем школьный двор и обернулся к худенькой гибкой девчонке с выразительным тонким лицом и темными, спускавшимися до середины шеи волосами, не сводившей остро поблескивающих в темноте глаз с окна на первом этаже.
– Тебе-то это все зачем, а, Марго? Твой-то папахен уже лет пять как в городе не появлялся. Счастливая!
– Хорош трепаться! – коротко оборвала их девчонка.
Она вытащила руку из кармана куртки и указала пальцем на едва заметное светящееся голубое пятно в углу окна.
– Футбол закончился, Михалыч сейчас курить пойдет, пора.
Банан уныло вздохнул, но спорить не решился, выбрался из кустов боярышника и, ссутулив плечи, поплелся вперед, к освещенному куску школьного двора. Аниська двинулся за ним. Рита, сжав губы, наблюдала за их движущимися силуэтами: вертлявый Аниська шел, словно подпрыгивая на ходу, подергивая плечами, здоровый Банан плелся нехотя, подволакивая ноги. Они пересекли освещенную полосу асфальта, остановились у здания школы. Аниська воровато оглянулся по сторонам, вытащил из кармана кусок угля и принялся аккуратно выводить прямо под окном кабинета химии косые крупные буквы. Он успел уже написать «Мезенцева – су…», когда тяжелая железная школьная дверь с глухим стоном отворилась, и на крыльце возник сторож Михалыч.
Рита прикусила костяшки пальцев, сосредоточенно наблюдая за происходящим. Она вся подобралась, готовая рвануть с места, как только представится подходящий момент.
Михалыч сунул в рот «беломорину», похлопал по карманам, отыскивая спички, и вдруг увидел пару хулиганов, бессовестно портящих только этим летом заново выкрашенный фасад школы. Рите показалось, что даже седые усы его хищно встопорщились, предвкушая добычу.
– Вы что? – взревел он. – Вы что это делаете, поганцы?
И бравый Михалыч ринулся вниз со ступенек.
Пора!
Рита выскочила из кустов, бесшумно пересекла школьный двор, краем глаза увидела широкую спину Михалыча, ухватившего нарушителей спокойствия за воротники курток, – ее, взбегающую по ступенькам школы, он теперь видеть не мог.
– А мы че? Мы ниче, – плаксиво завывал Аниська. – Отпустите, Василий Михалыч, мы больше не будем!
– Ага, Анисимов, ты! Так я и знал, паскуда, – разорялся сторож. – И Банаев с тобой! Куда ж без милого друга!
– Да я ваще ниче не делал, я стоял рядом просто! – басил Банан.
Дальнейшего Рита уже не услышала. Она проскользнула за дверь, пронеслась мимо освещенной каморки сторожа, в которой гудел телевизор, и рванула вверх по лестнице на второй этаж. Прислонилась спиной к стене, переводя дыхание.