«А что, мама? Тряхни стариной – приезжай. Москву поглядишь и вообще. Денег на дорогу вышлю. Только добирайся лучше самолетом – это дешевле станет. И пошли сразу телеграмму, чтобы я знал, когда встречать. Главное, не трусь».
Бабка Маланья прочитала это, сложила сухие губы трубочкой, задумалась.
– Зовет Павел-то к себе, – сказала она Шурке и поглядела на него поверх очков. (Шурка – внук бабки Маланьи, сын ее дочери. У дочери не клеилась личная жизнь (третий раз вышла замуж), бабка уговорила ее отдать ей пока Шурку. Она любила внука, но держала его в строгости.)
Шурка делал уроки за столом. На слова бабки пожал плечами – поезжай, раз зовет.
– У тебя когда каникулы-то? – спросила бабка строго.
Шурка навострил уши.
– Какие? Зимние?
– Какие же еще, летние, что ль?
– С первого января. А что?
Бабка опять сделала губы трубочкой – задумалась. А у Шурки тревожно и радостно сжалось сердце.
– А что? – еще раз спросил он.
– Ничего. Учи знай. – Бабка спрятала письмо в карман передника, оделась и вышла из избы.
Шурка подбежал к окну – посмотреть, куда она направилась.
У ворот бабка Маланья повстречала соседку и стала громко рассказывать:
– Зовет Павел-то в Москву погостить. Прямо не знаю, что делать. Прямо ума не приложу. «Приезжай, – говорит, – мама, шибко я по тебе соскучился».
Соседка что-то отвечала. Шурка не слышал что, а бабка ей громко:
– Оно, знамо дело, можно бы. Внучат ни разу не видела еще, только по карточке. Да шибко уж страшно…
Около них остановились еще две бабы, потом еще одна подошла, потом еще… Скоро вокруг бабки Маланьи собралось изрядно народа, и она снова и снова начинала рассказывать:
– Зовет Павел-то к себе, в Москву. Прямо не знаю, что делать…
Видно было, что все ей советуют ехать.
Шурка сунул руки в карманы и стал ходить по избе. Выражение его лица было мечтательным и тоже задумчивым, как у бабки. Он вообще очень походил на бабку – такой же сухощавый, скуластенький, с такими же маленькими умными глазами. Но характеры у них были вовсе несхожие. Бабка – энергичная, жилистая, крикливая, очень любознательная. Шурка тоже любознательный, но застенчивый до глупости, скромный и обидчивый.
Вечером составляли телеграмму в Москву. Шурка писал, бабка диктовала.
– Дорогой сынок Паша, если уж ты хочешь, чтобы я приехала, то я, конечно, могу, хотя мне на старости лет…
– Привет! – сказал Шурка. – Кто же так телеграммы пишет?
– А как надо, по-твоему?
– Приедем. Точка. Или так: приедем после Нового года. Точка. Подпись: мама. Все.
Бабка даже обиделась.
– В шестой класс ходишь, Шурка, а понятия никакого. Надо же умнеть помаленьку!
Шурка тоже обиделся.
– Пожалуйста, – сказал он. – Мы так, знаешь, на сколько напишем? Рублей на двадцать по старым деньгам.
Бабка сделала губы трубочкой, подумала.
– Ну, пиши так: сынок, я тут посоветовалась кое с кем…
Шурка отложил ручку.
– Я не могу так. Кому это интересно, что ты тут посоветовалась кое с кем? Нас на почте на смех поднимут.
– Пиши, как тебе говорят! – приказала бабка. – Что я, для сына двадцать рублей пожалею?
Шурка взял ручку и, снисходительно сморщившись, склонился к бумаге.
– Дорогой сынок Паша, поговорила я тут с соседями – все советуют ехать. Конечно, мне на старости лет боязно маленько…
– На почте все равно переделают, – вставил Шурка.