Читать Драгоценность

Шрифт

Интервал

Amy Ewing JEWEL

Печатается с разрешения литературных агентств InkWell Management LLC и Synopsis Literary Agency

Оформление серии Екатерины Климовой

Сегодня последний день, когда меня еще можно называть Вайолет Ластинг[1].

На улицах Болота в это раннее утро тихо, слышно только, как монотонно цокает копытами трудяга-осел да позвякивают стеклянные бутылки с молоком в тележке разносчика. Я вылезаю из-под одеяла и накидываю поверх ночной рубашки халат. Халат перешел ко мне от матери – темно-синий, вытертый на локтях. Когда-то он висел на мне мешком, длинные рукава закрывали даже кончики пальцев, а подол волочился по полу. За последние несколько лет я доросла до него, и теперь он сидит на мне так же, как когда-то на ней. Я его обожаю. Это одна из немногих вещей, которые мне разрешили привезти с собой в Южные Ворота. Мне повезло – я смогла захватить все, чем особенно дорожила. В трех других инкубаторах порядки куда строже; в Северных Воротах личные вещи и вовсе под запретом.

Я прижимаюсь лицом к чугунным решеткам на окне – витые, они сплетены в форму роз, как будто этот милый узор может скрыть их истинное предназначение.

Грязные улицы Болота отсвечивают тусклым золотом в лучах утреннего солнца, и кажется, что они и впрямь вымощены благородным металлом. Улицы и дали название этой местности – Болото. Весь камень, бетон и асфальт свезли в богатые округа города, Болоту осталась вязкая бурая грязь, пахнущая солончаками и серой.

Волнение трепещет в моей груди. Сегодня, впервые за четыре года, я увижусь со своей семьей. Мамой, Охром и маленькой Хэзел. Хотя она уже, наверное, и не такая маленькая. Ждут ли они этой встречи? А вдруг я стала для них чужой? Изменилась ли я? Не уверена, что помню, какой была прежде. Что, если они даже не узнают меня?

Беспокойство нарастает во мне, пока солнце медленно встает над Великой стеной, что маячит вдали. Стена опоясывает Одинокий город, защищая нас от натиска свирепого океана. Так мы чувствуем себя в безопасности. Я люблю наблюдать восход солнца, гораздо больше, чем закат. Есть что-то волнующее в том, как мир пробуждается к жизни во всем своем многоцветье. Это обнадеживает. Я рада, что вижу этот рассвет, вижу, как сквозь полотно розовых и лавандовых небес пробиваются красно-золотистые лучи. Я спрашиваю себя, смогу ли наблюдать за рассветами, когда начнется моя новая жизнь в Жемчужине.

Иногда я жалею, что родилась суррогатом.

Когда за мной приходит Пейшенс, я, все еще в халате, лежу на кровати, свернувшись калачиком, стараясь запомнить свою комнату. Запоминать особо нечего: лишь маленькую кровать, шкаф и потускневший от времени деревянный комод. В углу стоит моя виолончель. На комоде ваза с цветами – их меняют через день, – расческа, ленты для волос и старая цепочка с обручальным кольцом моего отца. Мама заставила меня взять ее после того, как врачи поставили мне диагноз. А потом за мной пришли ратники.

Интересно, скучает ли она по кольцу до сих пор? Скучает ли по мне так же, как я скучаю по ней? Тугой узел затягивается у меня в животе.

Моя комната почти не изменилась за эти четыре года. Никаких картин. Ни одного зеркала. В инкубаторах зеркала запрещены. Единственное, что появилось в комнате – это моя виолончель. Вернее, она не моя, а принадлежит инкубатору Южных Ворот. Кому она достанется после меня? Странно, но, какой бы унылой и безликой ни была моя комнатка, я, наверное, буду скучать по ней.