Читать Тщеславные мечты (сборник)

За собственным криком он уже не различал другие звуки. Инъекция, кратковременное забытие, прерывистый сон – и опять напряжение опухших, воспаленных голосовых связок, переходящее в утробный, первобытный стон, также громко отражающийся внутри черепной коробки и приумножающий невыносимую боль. Слезящимися глазами он следил за секундной стрелкой, медленно отсчитывающей бесконечность, бесконечность страдания. Солнечный луч, проникший через щель между шторами, будто издеваясь, полоснул по сжавшимся в точку зрачкам. В комнату вошла тень. На ее лице, наверное, уже навсегда застыла маска милосердия, такая полуулыбка, полугримаса, плотно сжатые, растянутые губы и безнадежно бесцветные глаза. Волосы были спутаны и неопрятны. В руках она держала чашку с клюквенным морсом.

– Попей немного, – раздался хрустящий шепот.

В этих словах не было ничего, кроме усталости и привычки. Он разорвал спекшиеся губы и сделал глоток. Острие невидимого осинового кола пошло снизу вверх по телу, навстречу каплям горячего напитка. Он попытался дотронуться до ее руки, но не смог. Уже восемь месяцев, как она ушла с работы и проводила нестерпимо долгие дни на дороге из кухни в спальню и обратно.

В комнату заглянул сын. Как обычно, с испугом посмотрел на лежащего, скорчившись от боли, отца и тихо спросил:

– Можно я съем тот кусочек хлеба, что принесла тетя Галя?

Мать еле заметно кивнула головой.

Они уже не раз говорили об этом, поэтому, увидев в ее руках большой двадцатикубиковый шприц, он впервые за последние полгода изобразил на лице подобие улыбки.

– Давай смелее!

Сотрясаемая чужой дрожью игла погрузилась в зеленовато-фиолетовую вену. Сильное жжение начало разливаться по предплечью, на затмевая, а как бы оттеняя основную боль. Дыхание стало неровным, в глазах засуетились разноцветные мотыльки.

– Спасибо! – сказал он.

– Прости меня! – ответила она.

Его лодка уже плыла по скрытому кронами платанов каналу.. Три стрижа с треском пронеслись над самой водой. По набережной, наравне с лодкой двигалась черная карета. Лошади мерно стучали копытами по камню, но этот цокот то приближался, то удалялся. В какой-то момент ветер донес веселые детские голоса и звон разбитой бутылки. А впереди разрастался огромный радужный пузырь с ослепительными белыми прожилками. Внезапно шар лопнул и выплеснул кипящий рассол боли.

Немного приоткрыв глаза, он тут же зажмурил их. Солнечный луч прицельно и ярко бил по лицу, соскабливая остатки пятиминутного сна. Скорее даже это был обморок, безжалостно изнасиловавший надежду на избавление от боли. На самом деле не было ни шприца с завышенной дозой лекарства, ни конца фонтанирующего страдания.

Она все еще сидела на краю кровати, прижимая к себе практически полную чашку с клюквенным морсом. Ее взгляд, онемевший и жалкий, сверлил стену. Едва заметно подрагивало правое веко. Скрючившись в ногах матери, маленький мальчик грыз зеленовато-черную корку. Жизнь продолжалась…

Так получилось, что родителям Амаранты Пансо пришлось бежать из франкистской Испании в Советский Союз, где она и выросла в красивую девушку, окончила институт, а потом долгое время работала агрономом в колхозе «Большевик». Домик, выделенный «комрадам» – беженцам, был маленький, но уютный. Две козы, куры, собака – вот и все, что составляло имущество семьи Пансо на их новой родине.