Зверек трусливый, робкий, кроткий,
Зачем играешь со мной в прятки?
Дрожишь, боясь моих нападков,
За шкурку жалкую свою.
Не трепещи.
Тебя лопаткой я не забью.
«Прежде чем вырыть яму, сначала распили эти чертовы решетки», – первая мысль, которая приходит мне в голову, когда я открываю глаза.
Белый потолок. И свет. Невыносимо яркий. Постойте-ка… я открываю глаза… Или один глаз?.. В ужасе хватаюсь за лицо. На левом – повязка. Что за черт?
Я в больнице, это легко определить по запаху лекарств и хлорки. Что? Что Оно сделало с моим лицом? Меня охватывает паника. В голове – тысяча вопросов. Вернется ли зрение? Какую операцию мне сделали? Где все? Где врач? Я хочу, чтобы мне кто-нибудь что-нибудь объяснил!
На мне свободная пижама. Я узнаю ее. Очевидно, в больнице уже побывала бабушка и принесла мои вещи. Переодела меня. Делаю попытку встать. Провальная попытка. Но лежа я не вижу ничего, кроме потолка. Закрываю глаза, странное ощущение собственного тела, словно оно сделано из камня – тяжелое и не способное двигаться. Но это длится недолго, накатывает сильная боль. Болит все тело. Неприятно пульсирует левая рука. Я смотрю на нее. Два грубых неровных кружка бордового цвета красуются чуть выше запястья. Ожоги от сигарет. Я помню, откуда они. Я помню все. Помню, по чьей вине я оказалась в больнице. Хотя очень хочется забыть.
Во рту стоит мерзкий привкус тухлятины… Шарю рукой по сторонам. Что я ищу? Воду… в моем рюкзаке точно должна быть бутылка с водой. Но я не вижу своего рюкзака. Ощупываю гладкую поверхность тумбочки.
Расслабляюсь. Пытаюсь вспомнить последнее, что было до больницы, – я лежу на холодной земле, надо мной плавно качаются верхушки сосен. Тошнит. Колотится сердце. В животе взрываются урановые бомбы – стандартная реакция на алкоголь. Что в меня влили? Перед глазами мелькают две таблетки, которые Оно кинуло в бутылку, прежде чем заставило меня выпить это.
Открываю глаза. И снова белый потолок.
Это сделало Оно. Чудовище. Нечеловек.
«Я уничтожу тебя», – слова чудовища, сказанные мягким хриплым голосом, повторяются в голове снова и снова. Это были последние слова, которые я помню. А потом Оно бросило мне в лицо горящие угли.
Во рту сухо. Я провожу языком по шершавым губам и прислушиваюсь к своим ощущениям. Что со мной сделали? Изнасиловали? Что должно чувствоваться, когда лишаешься девственности? По рассказам – боль в животе и промежности. Но я ничего не чувствую. Я залезаю рукой под пижамой и провожу между ног. Никаких ощущений. Осматриваю руку – никакой крови. Ощупываю грудь. Она слегка ноет.
Я пытаюсь сесть. С третьей попытки мне это удается. Осматриваюсь, в палате три больничные койки, две из которых заняты. На одной из них сидит женщина и читает книгу. Заметив, что я села, она встает.
– Я позову кого-нибудь, – говорит она и выходит из палаты. И возвращается в компании медсестры. И моей бабушки. И мамы. И отчима. Я заливаюсь краской – мне не очень-то приятно сейчас такое многочисленное общество. Но хорошо, что они не додумались взять с собой всех соседей.
Бабушка и мама кидаются ко мне.
– Тома, Томочка, с тобой все хорошо, – щебечут они и гладят меня по голове. Я отворачиваюсь. Мне почему-то противно смотреть на их обеспокоенные лица.