Пролог первый
Было бы проще, если бы мне было больно.
Но мне не больно.
И даже не страшно. Они умеют притуплять страх, они препарировали мои эмоции, они вскрыли мою память – безжалостно, беспощадно, жестко, наплевав на все международные конвенции и договора.
Уже не пытаюсь защитить свою память. Знаю – не уберегу, не прикрою. Все равно разломают, все равно заглянут в самую глубину.
Я хватался за остатки сознания. Я смотрел на человека за пультом, я заставлял себя вспомнить, как его зовут, даром, что я не знал, как его зовут, а нет, генерал называл его при мне, он назвал его Тук, Тук, Тук, так падают яблоки по осени, когда я последний раз видел яблоки, не знаю, вечность прошла, тук, тук, тук, так надо постучать в дверь, чтобы открыли. Чтобы открыть память, надо постучать в неё, а не взламывать – сильно, беспощадно, безжалостно, молоком, тук, тук, тук.
Сознание разрывалось на мелкие кусочки, на осколки, сознание растворялось в памяти, я пытался ухватиться за память, чтобы не потерять самого себя. И не мог. Мне подворачивалось что-то неуместное, из детства, какие-то первые воспоминания, школьные годы чудесные, а Илюха, идиотище, айфон в школу принес, а у меня айфона нет, и никогда не будет, пот ому что денег нет, отец говорит – учись-учись-учись, и будут деньги, а сам он всю жизнь учился-учился-учился, и где теперь его деньги, спрашивается…
Они дернули меня за память, больно, сильно, я еле удержал воспоминание. Я вспоминал, как Илюха, идиотище, держит айфон, я тяну шею, хочу увидеть, что там, что там, что там, мальчишки отталкивают, Илюха кивает своим вассалам, гоните его на хрен, он еще разобьет. Понимаю, что мне здесь не место, и никогда в илюхиной компании мне будет не место, потому что у Илюхи отец… а у меня отец… сейчас уже не помню, кто был отец Илюхи, и кто у меня, да это и неважно.
Говорю – чтобы показать, что тоже не лыком шит, что я тоже кое-что стою, говорю, чтобы привлечь внимание.
– А я… а у меня билет в космос есть!
Илюха оборачивается, смотрит на меня. Первый раз в жизни Илюха смотрит на меня.
– А ну покажи.
– А дома лежит.
– А принеси.
Хочу сказать, что принесу, обязательно принесу, да что принесу, Илюху в гости приведу, пусть посмотрит, – и тут же спохватываюсь.
– А папа велел никому не копазы… – волнуюсь, путаю слова – не запокы… не по-ка-зы-вать…
– Врет он все, нет никакого билета! – орет кто-то из Илюхиных вассалов.
– А за вранье знаешь, чего полагается?
Я знаю, что полагается за вранье. И надо бежать, и не бежится, Илюхин кулак обрушивается на мою переносицу…
Кусочек памяти оборвался, выпал еще один кусочек, тоже ободранный, сильно потрепанный:
Обозначаю гипотенузу через а, два катета – через бэ и вэ.
Нет.
Не поймут.
Помечаю гипотенузу одной черточкой, первый катет – двумя, второй – тремя.
А вот дальше как прикажете объяснять, что такое квадрат, циферку два здесь не поймут…
– Вы еще долго мне будете гипотенузы писать?
– А… откуда вы русский язык знаете?
– Уберите это, уберите… меня в школе этим умучали… и вы еще тут…
Смущенно молчу.
– А у меня сахар есть, – говорит он, – вы едите сахар?