⇚ На страницу книги

Читать В стране озёр

Шрифт
Интервал

В сосновом лесу

Серые, пушистые облака низко ползли над землёю. Холодный ветер гнал их мне навстречу с далёкого севера. И плыли они в синеве неба как гигантские серые птицы, безмолвные, без взмахов больших и неподвижных крыльев. Серые тени облаков ползли по полям и по болотам с низкорослыми сосенками и точно уходили в лес, сливаясь с окраскою зеленеющей хвои. Солнце светило ярко, но холодно, и душа чувствовала эту холодность…

Поезд шёл медленно, останавливаясь на дачных полустанках. Дачники раздражали меня своей суетливостью, своими пакетиками, узелками и корзинками. Посмотришь им в глаза – ни блеска, ни оживления. Прислушаешься к речи – скучные заботы о текущем дне, плоские остроты, пошлые выводы…

Переутомлённые петербуржцы едут на дачи и везут с собою в ширь полей и под тихие навесы сосновых лесов свою скуку и мелкое довольство истекшим днём… Это – мои последние впечатления родины, похожие на бессвязные подробности скверного сна минувшей ночи.

За станцией «Белоостров» нас рассмешил юный студентик.

Когда поезд миновал мост через Сестру-реку, он вернулся с площадки вагона и, обращаясь к своим спутникам – двум дамам и господину в панаме, – сказал:

– Господа, у меня началась тоска по родине!..

Рассмеялись дамы, рассмеялся господин в панаме… рассмеялся и я, и тихою грустью отозвался этот смех у меня в груди.

Из каких-то таинственных политических и дипломатических соображений Сестру-реку не считают границей. Иронически отнёсся к своему замечанию и юный студентик, настроенный по дачному. Он и не подозревал, что там, откуда плывут серые облака, на его шутку никто не ответил бы непринуждённым смехом.

А серые облака как безмолвные птицы с неподвижными крыльями, всё ещё плыли навстречу мне.

Чтобы развеять какую-то еле уловимую грусть души, я перелистывал толстую книгу о Финляндии, и моё внимание остановило дивное стихотворение (Захария Топелиуса в переводе В. Головина).

«Все рады мы, финны, свой труд отдавать
Финляндии, матери милой;
Глубь вод её мерить и пашни пахать,
Ей быть рукодельною силой;
И верность, и честь
На службу ей несть,
Чтоб в мирном приволье могла она цвесть;
Чтоб мать не нуждалась,
Жила без скорбей
И честно питалась
Работой детей.
Все рады мы, финны, свой труд отдавать
Финляндии, матери милой»…

Этим красивым гимном своей родине встретил меня престарелый поэт «страны озёр».

* * *

Я ехал в поезде, идущем в Гельсингфорс, стоял на площадке вагона и насыщал лёгкие дивным ароматом сосновых лесов.

Мне казалось почему-то, что из Петрограда я убегаю от грозного призрака чахотки. Я немного покашливал и непоколебимо верил в целебность воздуха, напоённого ароматом сосновых лесов.

Друзьям, провожавшим меня, я говорил:

– Вот увидите, на родину я вернусь без кашля, коричневым от загара, сильным и пополневшим от простокваши.

Судьба столкнула меня с единомышленником.

Это был финн лет пятидесяти, коренастый человек с копной густых волос на голове, с густыми нависшими бровями на морщинистом лице, с седыми баками как у покойного Ибсена. В глазах его мерцала угрюмая мысль; от глухого, но твёрдого голоса веяло холодом севера. Но наружность финна, а в особенности его сходство с моим любимым норвежским писателем – подкупили меня, и я ему поверил.