Читать Девиант. Недетское чтиво

Две равно уважаемых семьи.

В Ростове, где встречают нас событья.

Которые не то, чтоб враждовали, а скорее – жили в счастливом неведении о существовании друг друга. Пока полукриминальный отпрыск одной из них не повстречал хиппующую девчулю из другой. Повстречал в универе, где она обреталась красой и гордостью факультета, он же балансировал на грани фола, эксплуатируя единственный талант рвать соперников зубами во всяческих межвузовских спартакиадах.

И всё у них сложилось.

И зажили они хотя и без удобств, зато нескушно, и жили так долго и счастливо – почти год. Пока однажды, в год Дракона – месяц Скорпиона, не родился у них шустрый мальчонка. Тут-то весь пасторальный матримониал и треснул в контроверзах оформить ему погоняло: назовем его в честь Гагарина Алексеем, настаивали Капулетти. Нет, возражали Монтекки, только Станиславом, в честь хрен знает кого. И хотя именно отцовская партия на имени Стас, по логике доступной рифмы, настаивать никак не могла – она же в итоге и победила.

И повелись кровавые бои в двух равно уважаемых семействах.

Годам к шести я уяснил, что всем дурным во мне я обязан генам той из двух породивших меня фамилий, чьи представители отсутствовали рядом в сей момент. Как заявила однажды моя тонкая интеллигентная маман, закурив югославскую сигаретку, которыми в эпоху всеобщего дефицита фарцевал мой же дядя: Что-то у вас, Станислав, еблет сегодня бит сильнее обычного. И я тогда понял, что еблет бит у Станислава, а хороший мальчик Алексей хлебает, взопрев от удовольствия, вкусный мамин супчик с фрикадельками, нахваливая её кулинарный талант похлеще Плиния с его эпичным панегириком Траяну.

И все бы стало просто и понятно, если бы не одно но.

НО!

В семье отца всё было ровно наоборот – Станислав хороший мальчик, а маленький засранец Алексей мало того что нашёл, так еще и здорово подпоил Станислава из бутыли, в которой дедушка настаивал на водке мумиё. А Станислав хороший – любит бабушкину лепнину из теста в ладонь размером и просто обожает слушать её щедро пересыпанные матерком библейские истории, которые она излагала им обоим в той примерно манере, в каковой Шура Каретный пересказывает романы Достоевского. Только Алексей при этом жутко хотел свалить на волю. Омрачая Станиславу всю радость христианского восприятия.

А тогда я понял лишь одно: имея несколько имен ты неуязвим для собственной совести. Тебе никогда не бывает одиноко. И ты всегда можешь поссать в раковину на кухне, когда туалет занят, не разорвав шаблона домочадцам.

А вот чего до сей поры понять не в силах – при чём же здесь Гагарин.

Когда он вообще Юрий.

Итак…

* * *

но неспокойно в Элсиноре – и вдруг накатит овердоз – вода на пламень, лёд в стакан – огонь нежданных эпиграмм – сквозь соль речей – под шум дубравный над безымянною рекой – плащи бросают два врага – отметка в тридцать два шага – в гранёный ствол уходят пули – и щёлкнул в первый раз курок.

К числу отметин новогодних празднеств можно причислить полный скрытого драматизма фарс, в финале которого Онегин пристрелил во мне Ленского. Бедолага-романтик был вырван бульдожьей хваткой дарвинизма из плеяды оскверняющих мир рефлексией. Выпилен из мироздания как какой-нибудь прозападный адепт экуменизма, угодивший в объятья Боко харам. Смутно ощущаемый мною конфликт вошёл в терминальную стадию после трёх бутылок восхитительно вишнёвого мерло Rawsons Retreat на шикарной полудикой веранде на улице с сочным названием Живописная, что на северо-западе Первопрестольной – у самого Серебряного Бора, куда и ушли стреляться под бравурные марши Нэнси Синатра. Оба к тому времени перешли на ирландский синглмолт – прямо в горло, что должно было побудить к смирению, но – вопреки традиции – вызвало эффект оборотный: разлом накопившихся противоречий разнёс конфликтующие стороны по полюсам полного неприятия, поглотив без остатка всю демилитаризованную зону [конец записи]