Читать До свидания, Рим

Ко всем дверям кнопками приколоты фотографии. На них мы такие, как прежде, – не дряхлые и немощные, не сгорбленные под грузом лет и почти отжившие свое. На одних снимках – улыбающиеся невесты под руку с давно умершими мужьями, на других – женщины с грудными детьми или девочки в белых платьях перед первым причастием. Тогда мы были красивы, сильны и здоровы. Тогда мы были молоды.

За этими самыми дверями живем мы, обитатели дома престарелых «Богоматерь Милосердная». На двери в мою комнату тоже висит фотография – ее достали из старой рамки, которая теперь хранится где-то в нижнем ящике шкафа вместе с прочими обломками моей жизни. Персонал редко останавливается посмотреть на снимок и никогда не задает мне вопросов. Наверное, все думают, что рядом со мной – мой муж, но, разумеется, мы не были, да и не могли быть женаты.

Он так красив, что сердце замирает в груди. На губах улыбка. Темные волосы разделены пробором и аккуратно зачесаны на лоб. Плечи выглядят широкими – под пиджак его дорогого костюма подложены специальные подкладки. Мне он кажется усталым – возможно, потому, что я знаю историю этой фотографии. Время, когда она была сделана, сейчас вспоминается гораздо отчетливее событий прошлой недели или даже вчерашнего дня.

Я никогда не называю его имени. Старики, если даже о нем и слышали, вряд ли поверят… а молодые не поймут.

Возможно, он еще получит признание, ведь его не забыли, не сомневаюсь. Но кому придет в голову поставить нас рядом? Кто может вообразить, что однажды его жизнь соприкоснулась с моей и навсегда ее изменила?

Если найдется человек, готовый выслушать, я, быть может, и расскажу свою историю. Но я не намерена откровенничать с сиделкой, пока она торопливо обтирает меня влажной губкой, взбивает подушки, поправляет одеяло, а потом спрашивает: «Как вы себя чувствуете, синьора?» – и уходит, не дожидаясь ответа.

Да и вообще, моя история начинается не с него, а с женщины, которая высовывается из окна увитого плющом дома в Трастевере и, глядя на узкую улочку внизу, кричит: «Серафина… Серафина… Се-ра-фи-на!»

– Серафина… Серафина… Се-ра-фи-на!

Мамин голос было слышно даже через закрытые двери. Он разносился по всему лестничному колодцу, а когда мама высовывалась из окна старого обшарпанного дома в Трастевере, гулко отдавался в узкой улочке далеко внизу.

Из трех сестер я была старшей, и чаще всего mamma звала именно меня. Если нужно отнести в прачечную белье, сходить на рынок или заплести младшим косы, значит, сейчас раздастся ее голос: «Серафи-и-ина!»

В то время mamma была все еще хороша собой. Она смотрелась эффектно даже в поношенном домашнем платье, с волосами, зачесанными назад и собранными у самой шеи в простой хвост. Каждый вечер mamma красила полные губы ярко-красной помадой и аккуратно подводила черным карандашом раскосые кошачьи глаза, потом брала блестящую белую сумочку с золотой застежкой и выходила на ночные улицы.

Одевалась она элегантно – в платья с осиной талией, пышной юбкой и открытыми, как у цыганки, плечами. Большую часть своего гардероба mamma сшила сама. Она вполне могла бы стать портнихой, однако нашла иной способ зарабатывать деньги – способ, который нравился ей гораздо больше.