Москва. 10-15 января
Данилов
Ветер разогнал облака, лопнувшие словно мыльная пена, и тогда показалось солнце, круглое и нестерпимо яркое. Пронзительно засиял снег на крышах, а окна домов стали багрово-красными, как при пожаре. Казалось, что горит вся улица сразу.
Данилов открыл форточку, и мороз клубами пара ворвался в комнату. Тонко и легко зазвенели шары на елке, резче запахло хвоей. На старом градуснике за окном ртутный столбик застыл между цифрами «девятнадцать» и «двадцать».
Январь начался круто. Почти бесснежный, солнечный и яркий, он принес в Москву мороз и безветрие. Иван Александрович подождал еще несколько минут и захлопнул форточку. Все, теперь елка будет пахнуть хвоей несколько часов, и этот запах, пробиваясь сквозь тяжелый дым папирос, напомнит ему сегодня о детстве и тихих радостях.
Теперь надо поставить на столик, рядом с креслом, пепельницу, положить папиросы, сесть поудобнее и взять книгу.
Пять дней назад его вызвал начальник МУРа. Идя по коридору и готовясь к предстоящему разговору, Иван Александрович перебирал в уме все возможные упущения своего отдела и мысленно выстраивал схему беседы, проговаривал всю ее за себя и за начальника.
Он рассеянно здоровался с сотрудниками других отделов, но мысленно уже вошел в знакомый кабинет и сел около стола в жесткое кресло, «на свое место», как шутили его ребята.
Бессменный секретарь начальника Паша Осетров встал, увидев входящего в приемную Данилова. Его новенькие погоны даже в тусклом свете лампы отливали портсигарным серебром.
– Прошу вас, товарищ подполковник, товарищ полковник ждет.
С той поры как в милиции ввели погоны и персональные звания, Осетров ко всем обращался только сугубо официально.
На столе начальника горела большая керосиновая лампа под зеленым абажуром, и от этого в кабинете было по-прежнему уютно.
– Разрешите?
– Заходи, Данилов, садись. – Начальник достал из ящика стола тоненькую папку. – Стало быть, так. – Он хлопнул ладонью по картонному переплету. – Знаешь, что это такое?
– Нет.
– Это точно, не знаешь. Пока. Здесь, Иван, все про тебя написано.
– Это кто же постарался?
– Гринблат.
– Из наркомата, что ли?
– Нет, Данилов, похуже.
– Оттуда? – Иван Александрович неопределенно махнул в сторону окна.
– Нет, там у тебя дружки нежные. Там за тебя генерал Королев стеной.
– Ну, тогда буду тонуть в пучине неизвестности.
– Как хочешь. – Начальник открыл папку. – Гринблат – профессор, светило в некотором роде. Он консультировал тебя во время медкомиссии.
И тут Данилов вспомнил здорового старика в золотых очках, к которому он попал на медкомиссии. У него был медальный профиль и кирасирские усы. Старик беспрестанно курил толстые папиросы и громогласно командовал врачами.
– Курите? – спросил он Данилова.
– Курю.
– Вредно. Надо бросить, если хотите дожить до глубокой старости.
– Так у нас вообще работа вредная. – Данилов покосился на пепельницу, полную окурков.
– Мне можно. – Профессор улыбнулся. – Какой же интерес запрещать другим, если во всем отказывать себе?
Данилову старик явно нравился. Он был весел и совсем непохож на врача.
– Ладно, – профессор протянул ему портсигар, – закурите, но помните, что с сердцем у вас неважно.
– Это как же понимать? Плохо или совсем плохо?