Историкам точно известно число людей, погибших и раненных во всех войнах, которые велись на протяжении последних двадцати веков. Но кто возьмется подсчитать, сколько человеческих душ было искалечено за тот же срок? Когда гремят пушки, молчат не только Музы – молчит Добро. Кого убедит проповедь любви к ближнему, если жизнь человеческая не стоит и гроша? Зачем учить детей состраданию и милосердию, когда враг топчет поля их отцов? Доблестный муж, сразивший на поле брани не один десяток противников, в гневе способен поднять меч и на друга. Ядовитая ехидна никогда не произведет на свет кроткую голубку. Точно так же и насилие порождает одно только насилие.
Фиолетовые чернила, которыми кто-то подчеркнул этот абзац, давным-давно выцвели. Сергей захлопнул книгу и поставил ее на полку в изголовье кровати. Отдых кончился, пора было идти в главный пункт управления. Всем своим телом он ощущал содрогания космического корабля, разрезавшего густую азотно-кислородную атмосферу, а в двухстах километрах ниже расстилалась поверхность планеты, на которой должен был жить многочисленный и трудолюбивый народ гуманоидного типа, создавший цветущую технологическую цивилизацию, сделавший первые шаги в освоении космоса и полвека назад установивший двустороннюю гиперпространственную связь с Альфой Лиры и Гионой. Однако межзвездный диалог неожиданно прервался, и с тех пор ни на одном из обитаемых миров Галактики ничего не было известно о судьбе планеты Энунда. По просьбе правительства Восточной Гионы Сергей, летевший со специальным заданием в систему Угольника, изменил свой маршрут.
Приближался к концу двенадцатый орбитальный виток. На запросы автопилота о посадке по-прежнему никто не отвечал, хотя эфир был полон радиосигналов – непонятных, обрывочных, не поддающихся расшифровке. На прямых как стрелы автострадах не было заметно никакого движения, корабли не бороздили океаны, ночью в городах не зажигалось ни единого огонька. Что-то недоброе случилось здесь совсем недавно – и Сергею предстояло выяснить, что же именно.
Хил проснулся среди холмов серого пепла, остывшего много лет тому назад. В радиусе нескольких километров вокруг него все было спокойно: не шуршал в траве осторожно подкрадывающийся к жертве бродяга, не слышно было неуклюжего топота подземников, а сытые после ночной охоты длиннохвосты еще не покидали своих логовищ. Где-то далеко журчал ручей, ветер шумел в кронах деревьев, но тонкий слух Хила почти не воспринимал эти привычные неопасные шумы.
Ему очень хотелось есть. Ночью, сквозь сон, он слышал, как на опушке леса упал большой древесный орех, и теперь от одной мысли о его содержимом пустой желудок Хила схватывал голодный спазм. Он разрыл пепел под собой, но не нашел ничего, даже обгоревших костей. Затем тщательно уничтожил следы своей лежки и, ориентируясь на шум ручья, пополз в сторону, противоположную восходу. В правой руке Хил, как всегда, сжимал ультразвуковой излучатель – легкий и почти не стеснявший движений. Сразить наповал человека или крупного зверя это оружие не могло, но того краткого мига, на который ультразвуковой импульс повергал в прострацию любой живой организм, должно было вполне хватить Хилу на то, чтобы выхватить из чехла лучевой пистолет или молекулярный дезинтегратор.