Когда он уходил – цвела сирень…
Куда он уходил, не видя смысла
Жить дальше без нее хотя бы день?
Он потерялся где-то в своих мыслях
И не увидел пьяное «Рено»,
Несущееся прямо к остановке…
Удар… Старушки охали неловко,
Ну а ему то было все равно.
В мешке казенном ехал, лежа в скорой,
А санитары (не таясь) курили драп.
А он смотрел с укором
На темный «потолок» над головой
И знал, что был не прав,
С утра поссорившись с женой
(которую теперь, увы, увидит он не скоро)…
Представ пред Богом, опустив глаза,
Он слушал молча список прегрешений,
Поступков, личных подвигов, свершений.
И вспоминал, как первая гроза
Сбивала пыль весны с кустов сирени,
Беседку во дворе, жены глаза,
Обиду от простых семейных трений
И скрежет (так скрипели тормоза
прелюдией к небесным песнопениям)…
Тут Бог, всех дел земных закончив аудит,
Спросил его: «Кем хочешь ты родиться?
Мой сын, летать мечтаешь – станешь птицей,
А хочешь – вовсе необычный вид?»
И, даже не задумавшись притом,
Ответил он, робея перед Богом:
«Отец, я просто стать хочу котом,
Пожить немного у ее порога,
Смотреть, как по утрам плетет узор
Из макияжа на своем лице,
Как истязает велотренажер,
Как дочке не расскажет об отце…
Как каменщик, что делал нам забор,
Стал мужем ей, а дочке – новым папой
(такой вот несолидный ухажер,
которому я пИсать буду в тапок)"…
И Бог (который вовсе «не дурак»,
вершитель судеб опытный, со стажем)
Сказал ему: «Ну что ж, пусть будет так.
Ступай, сын мой, все сбудется, как скажешь».
Когда он уходил – цвела сирень,
Когда вернулся – блики листопада
Раскрасили осенний серый день.
Он стал котом… Его ждала награда,
А, может, кара (как судить о том)…
Родился он породистым котом,
И жил с женой и дочкой вместе в доме,
В одной кровати спал и ел из рук,
Мурлыкал песни в неге и истоме,
Исправно пИсал в тапки мужу Роме —
Любимый кот, надежный, верный друг.
Порою по утрам, в тиши, весной,
Проснувшись в пряном запахе сирени
Под одеялом со своей женой,
Он забывался в мирной сонной лени.
И все как будто снова – как тогда —
Прикосновения рук в лучах рассвета…
Вдруг… миски стук… невкусная еда… и дочкин шепот: «Мурзик, киса, где ты?»