1816 год
Он проснулся с бешено бьющимся сердцем. Французы! Поблескивая в сумраке длинными дулами мушкетов, они перемахнули через укрепления и ринулись вперед в попытке выбить его батальон с занимаемых позиций. В ушах еще звенело от звука оглушительного выстрела, раздробившего его колено. Секунду он не двигался, тяжело дыша, в ожидании второго выстрела, который покончит со всем этим.
Но выстрел так и не нарушил тишину, и Себастьян Вейн запоздало осознал, что первого выстрела тоже не было – во всяком случае, сегодня. Он больше не в Бельгии, на поле битвы, где отчаянно пытается отбить атаку наполеоновских солдат, прорвавших оборону. Он дома, в Англии, дремлет в кресле у камина, вытянув к огню изувеченную ногу.
Себастьян устало откинулся на потертую кожу спинки кресла и смахнул дрожащей рукой пот со лба. Сердце его все еще лихорадочно колотилось. Здесь нет никаких французов, напомнил он себе, только кошмарные сны о них, навеянные лауданумом.
Глухой стук заставил его встрепенуться. Себастьян бросил взгляд на дверь, но она была закрыта. Звук повторился, словно где-то внизу захлопнулся замок.
Должно быть, экономка еще не легла. Миссис Джонс сбилась с ног, ухаживая за своим мужем, который слег в постель с простудой, да еще на нее возложены заботы о сумасшедшем и калеке. Бедняжка! Себастьян вытащил часы и обнаружил, что уже за полночь. Он проспал два часа и теперь чувствовал, что больше не заснет, что никуда не годилось.
Сначала ночь была относительно спокойной. Безумие его отца, казалось, несколько отступило, и Майкл Вейн стал больше похож на того человека, каким его помнил Себастьян, и меньше на безумца, которого он обнаружил, вернувшись с войны. За обедом отец проглотил немного еды, прежде чем резко отодвинуть тарелку, буркнув что-то об отравлении. Он не сопротивлялся, когда Себастьян помогал ему раздеться, только бормотал проклятия. А когда Себастьян уложил его в постель, заснул мирно, как ребенок, сжав в кулаке рваный лоскут ткани, который когда-то был ночной рубашкой матери Себастьяна. Эта ночная рубашка была прямо-таки даром небес, с ней Майкл становился более спокойным и управляемым.
Конечно – тихий, покорный, вцепившийся в старую ночную рубашку, – это был не тот отец, какого помнил Себастьян. И все же подобное поведение было намного лучше, чем буйное помешательство, в которое часто впадал Майкл Вейн. Себастьян пошевелился в кресле, пытаясь выпрямить ногу, не потревожив рану. Накануне отец лягнул его в колено, и края шрама разошлись, причинив такую боль, что Себастьян чуть не потерял сознание. Миссис Джонс дала ему лауданума. Отвратительное зелье! Он почти отвык от него и теперь досадовал, что пришлось снова прибегнуть к помощи лекарства.
За окном завывал ветер, заставляя дребезжать стекла. Внизу опять хлопнула дверь, на этот раз сильнее. Себастьян, нахмурившись, поднял голову. Судя по звуку, это была массивная входная дверь.
– Миссис Джонс, – позвал он. Может, она выходила наружу и забыла задвинуть засов, когда вернулась? Ответа не последовало, только снова раздался стук, хотя и чуть тише. Наверное, экономка уже легла и не слышит этих звуков из своей комнаты позади кухни.